А приказа не было. Кангранде вызвал пятерых своих самых надежных советников, отдал распоряжения, а сам засел в доме своей сестры. Теперь-то уже слишком поздно. Два дня дождь льет не переставая, река, на которой стоит Падуя, вздулась, усилив защиту города, дороги превратились в месиво, и надежды на победу не осталось.
Если бы Кангранде не тянул кота за хвост, Падуя, пожалуй, была бы захвачена. Однако эта мысль, высказанная вслух, приравнивалась к измене.
Пьетро перевел дух, прежде чем выдать фразу, по его разумению, подобающую человеку его положения.
— Это нелегко, но мы должны доверять нашим правителям. Особенно Скалигеру.
— Вы правы, синьор, — кивнул молодой лекарь, продолжая осматривать рану.
Неловкую паузу нарушил Пьетро.
— Как чувствует себя синьор Ногарола? — Накануне Пьетро не видел пожилого рыцаря.
Лекарь слегка качнул головой, однако глаз не поднял.
— Синьор Ногарола выздоравливает после операции.
Пьетро напрягся. «Операция» означала, что плечо Антонио да Ногаролы начало гноиться. Пьетро взглянул на собственную рану, мысленно умоляя личинок побыстрее сделать свое мерзкое дело.
Лицо юноши исказилось, к горлу опять подступил рвотный комок. Пьетро нестерпимо захотелось увидеть ее — женщину, которая одна могла отвлечь его мысли от отвратительной раны. Где она пропадала с раннего утра? Самым своим небрежным тоном Пьетро осведомился:
— А донна Катерина сейчас, наверно, с синьором Антонио?
— Нет, синьор. Она со своим братом. Они с утра закрылись в зале вместе с самыми надежными советниками.
— Я совсем не знаю Вероны. Расскажите мне о Скалигере и его семье.
Молодой лекарь бросил на Пьетро быстрый взгляд.
— Отцом их, синьор, был великий Альберто делла Скала. У него и его жены было три сына. Двое, Бартоломео и Альбоино, умерли. Также у них две дочери, донна Катерина и ее старшая сестра донна Констанца.
— Она жива?
— Жива. — Молодой лекарь взял одну жирную личинку и принялся с умным видом ее рассматривать. Пьетро отвернулся. — Донна Констанца замужем за синьором Гвидо Бонаццолси, братом Пассерино. Это ее второй муж.
Пьетро закрыл глаза, но почувствовал, что лекарь уже начал накладывать новую повязку.
— Пассерино Бонаццолси — это правитель Мантуи, да? Мне говорили, что он лучший друг Кангранде.
— Да, они действительно дружны, но я бы сказал, что Скалигер более близок с моим господином, супругом донны Катерины. Ведь синьор Ногарола его воспитал. В тот день, когда он женился на донне Катерине, он взял ее маленького брата в оруженосцы…
Пьетро слушал обрывочные сведения о семействе делла Скала и пытался вычислить возраст Катерины. Если Катерина взяла брата в дом своего мужа, едва сочетавшись браком, значит, она старше Кангранде минимум на двенадцать лет. Как Пьетро ни изощрялся в подсчетах, выходило, что сейчас Катерине от тридцати пяти до сорока. Вдвое больше, чем ему.
Ученик лекаря все еще превозносил славного правителя Виченцы, когда Пьетро почувствовал непреодолимое желание сменить тему.
— Вы сказали, что сейчас с ними советники. Кто именно? Молодой человек крепко задумался, прежде чем перечислить имена, что были у всех на слуху.
— Их кузен Федериго. Правитель Мантуи синьор Пассерино Бонаццолси. Конечно, синьоры Монтекки и Кастельбарко. Падуанец Николо да Лоццо. Епископ Джуэлко. Да, еще синьор, что недавно прибыл в Верону, Капеле… Капесе… Не помню.
— Капеселатро, — подсказал Пьетро. Надо же, отца Антонио тоже пригласили, несмотря на то что он в Вероне новичок и вдобавок низкого происхождения. Пьетро был заинтригован. Внутренний голос цинично интересовался, каково же на самом деле состояние синьора Капеселатро.
— Верно, Капеселатро. Ах да, еще ваш отец! Простите — мне следовало назвать его первым.
— Так и быть, прощаю, — рассмеялся Пьетро. — Мой отец никогда дипломатом не считался.
Ученик лекаря вежливо хихикнул и произнес, указывая на повязку:
— Готово, синьор. Не жмет?
Пьетро стиснул зубы, но отрицательно покачал головой. Он знал, что не должен чувствовать, как извиваются личинки, и заставил себя улечься.
— А кого еще позвал Скалигер?
Ученик лекаря скривился.
— Я слыхал, что они пригласили двоих пленных падуанцев, Джакомо Гранде да Каррару и его племянника.
— Этого осла! — невольно вырвалось у Пьетро.
Молодой лекарь никак не отреагировал на яркую характеристику, однако добавил:
— А еще с ними венецианский посол по фамилии Дандоло.
Пьетро так и подскочил.
— Венецианский посол? Что он здесь делает? Разве Верона собралась воевать с Венецией?
— Не знаю, синьор, — поспешно сказал молодой лекарь, жестом давая понять Пьетро, что тому следует улечься. — Откиньтесь на спину. Вот так. Я все вам рассказал. Кроме, пожалуй…
— Ну?
— Не хотел я говорить… — (Пьетро ждал, всем своим видом выражая дружелюбие.) — Так вот, шел я мимо двери, и мне показалось…
— Что показалось?
— Что они играют в кости.
— В кости?
— Звуки были как при игре в кости. А Катерина отдавала распоряжение слуге принести еще вина для синьоров.
Секунду Пьетро переваривал услышанное и в конце концов не мог не рассмеяться. Судьба трех городов, а может, и не трех, а более, в прямом смысле поставлена на кон.
Лекарь собрал свои скальпели да примочки, сложил все на поднос.
— Когда вернется ее муж? — спросил Пьетро.
— Дня через два, может, через три.
«Будь Катерина моей женой, я бы и на час ее не оставил».
— Спасибо за повязку. И за новости.
Лекарь откинул со лба непослушную прядь.
— Рад был услужить, синьор. Все только и говорят, что о вашей храбрости. Ваш отец вас всем расхваливает.
Пьетро прищурился. Прежде чем он придумал подобающий ответ, молодой лекарь ушел по своим делам.
Храбрость? Применительно к нему отец не употреблял это слово. Может, лекарь лжет? На людях поэт был немногословен, только наедине мог разразиться ядовитой диатрибой. Что конкретно он говорил? Уж конечно, не называл его, Пьетро, храбрым. Глупым — да. Безрассудным — недалеко от истины. Болваном, который, не думая о родных, ищет погибели на свою голову, — да, пожалуй, именно так отец характеризовал своего старшего из оставшихся в живых сына. Болван, а не храбрец.
Интересно, а Катерина считает его храбрецом? Что вообще она о нем думает? Пьетро вознегодовал на ее отсутствующего, пока что эфемерного мужа, и поймал себя на этом чувстве. Кроме того, он бешено ревновал Катерину к Скалигеру. Как бы они ни язвили в адрес друг друга, связь была налицо! Ни презрительный тон, ни словесный яд не могли скрыть чувства донны Катерины к брату — чувства более глубокого, чем сестринская привязанность, более разрушительного, чем страсть.
