Тьма опустилась на Мертвое море. Вокруг Кумрана были выставлены посты. Если и можно было ускользнуть из этой ловушки, то лишь через оазис у плантации Айн-Фешха — тем же путем, каким пришли. Но когда они туда пробрались, навстречу попалась группа воинов с факелами, которые закричали на ломаном еврейском:
— Стой! Кто вы есть?
Они бросились бежать, вдогонку полетела туча стрел. Иоханан кинулся изо всех сил к ближним оливковым деревьям, торба билась у него на боку. Сзади послышался глухой вскрик.
— Адония! Ты ранен?
Он кинулся обратно, склонился над товарищем, римская стрела торчала у того между лопаток. Но Адония еще нашел в себе силы прошептать:
— Беги, брат! Беги, и да пребудет с тобой Иисус!
Притаившись в чаще олив, Иоханан издали видел, как легионеры ударами меча прикончили второго сына Елиезера бен-Аккайи.
Теперь лишь один человек в целом свете знал, где находится могила Иисуса.
Отец Нил шел бодрым шагом. Сияющие лучи солнца проникали между высоких стен по обе стороны виа Салариа. Весь вчерашний день он провел взаперти у себя в номере, разделил с местными монахами трапезу, но на их редких литургических службах не присутствовал, спеша поскорее отделаться. Терпеть болтовню отца Иоанна ему приходилось лишь за чашкой утреннего кофе, которую он выпивал в монастыре.
— Все мы здесь помним великие дни Сан-Джироламо, когда надеялись подарить миру новую версию Библии на латинском языке. С тех пор как современный мир нас осудил, мы трудимся в изоляции, наша библиотека заброшена.
«Может быть, не только современность, а сама истина осуждает вас», — думал отец Нил, глотая жидкость, позорящую Рим — город, где можно насладиться лучшим в мире кофе.
Но сегодня утром он чувствовал удивительную легкость, он почти забыл о тягостной обстановке, что окружала его здесь с первых часов прибытия, эта атмосфера всеобщего недоверия и страшные слова Лиланда: «Для меня все кончено, они сломали мне жизнь». Что случилось с тем высоким, крепким студентом, одновременно ребячливым и серьезным, который смотрел на мир с неиссякающим оптимизмом, настолько же несокрушимым, как и его вера в Америку?
Отец Нил ломал голову над письменами, начертанными на плите, и был уже готов бросить это занятие, но случайно попробовал сопоставить таинственную надпись с текстом коптского манускрипта, и вот он, луч света. Глубоко ночью одна из тех двух коптских фраз дала ему ключ к пониманию сути.
Отец Андрей не ошибся: следует все «расположить, исходя из перспективы». Нужно сблизить разрозненные элементы текстов, написанных в разные эпохи: Евангелие в I веке, манускрипт в III, надпись на плите — в VIII. Наконец-то ему удалось поймать нить к разгадке.
Только бы не упустить ее. «Истина, Нил! Это ради нее вы ушли в монастырь». Истина отомстит за отца Андрея.
Когда он вошел в квартирку на виа Аурелиа, Лиланд играл «Этюд» Шопена и вошедшего приветствовал молчаливой улыбкой. Сейчас при взгляде на него отцу Нилу не верилось, что это тот самый человек, который два дня назад позволил ему заглянуть в бездну своего отчаяния.
— Прожив долгие годы в Иерусалиме, я много времени проводил возле Артура Рубинштейна, окончившего там свои дни. Нас было человек десять студентов, израильтян и иностранцев, собиравшихся у него. Мне посчастливилось наблюдать, как он работал над этим «Этюдом», это было потрясающе!.. Ну а тебе удалось разгадать свой ребус?
Отец Нил жестом предложил Лиланду сесть рядом с ним.
— Все прояснилось, — сказал он, — когда я попробовал пронумеровать строчки надписи. Вот что получилось:
1. a credo in deum patrem om
2. nipotentem creatorem cel
3. i et terrae et in iesum с
4. ristum filium ejus unicu
5. m dominum nostrum qui со
6. nceptus est de spiritu s
7. ancto natus ex maria vir
8. gine passus sub pontio p
9. ilato crucifixus mortuus
10. et sepultus descendit a
11. d inferos tertia die res
12. ur rexit a mortius ascend
13. it in coelos sedet ad dex
14. teram dei patris omnipot
15. entis inde venturus est
16. iudicare vivos et mortuo
17. s credo in spiritum sanc
18. tum sanctam ecclesiam ca
19. tholicam sanctorum commu
20. nionem remissionem pecca
21. torum carnis resurrection
22. nem vitam eternam amen w
— Двадцать две строки, — пробормотал Лиланд.
— Именно. Двадцать две. Тогда я задал себе первый вопрос: почему в начале и в конце текста стоят альфа и омега?
— Об этом ты уже говорил, на мраморе выбит символ нового миропорядка, нерушимого на веки вечные.
— Да, но мне удалось продвинуться намного дальше. Каждая строка в отдельности не имеет никакого смысла, но, пересчитав число знаков — то есть и буквы, и пробелы, — я заметил, что все они одинаковы по длине и содержат двадцать четыре знака. Первый вывод: это своего рода цифровой код, основанный, так сказать, на символике чисел, она ведь была очень широко распространена в античности и раннем Средневековье — излюбленный конек, можно сказать.
— Цифровой код? А что это такое?
— Ну ты знаешь, что 12 и 12 в сумме дают 24?
Лиланд присвистнул сквозь зубы:
— Преклоняюсь перед твоим гением, потратить целый день, чтобы прийти к такому результату!
— А ты погоди зубоскалить. Цифровая основа этого кода — число 12, которое в Библии символизирует превосходство избранного народа: двенадцать сынов Авраама, двенадцать колен Израилевых, двенадцать апостолов. Но если двенадцать означает превосходство, то удвоение этого числа говорит о превосходстве абсолютном. К примеру, в Апокалипсисе Бог на престоле своем нам явлен в окружении двадцати четырех старцев — снова дважды по двенадцать. Каждая строка надписи содержит это же число знаков, следовательно, она абсолютно совершенна. Но, для того чтобы все строки были безупречны, в тексте «Кредо» не хватает двух букв. Чтобы восполнить их недостаток, потребовались альфа в начале и омега в конце. Таким образом был достигнут двойной результат, поскольку одновременно вводился прозрачный намек на Апокалипсис святого Иоанна: «Я альфа и омега, начало и конец». С помощью такого цифрового кода текст утверждает новый нерушимый миропорядок. Ты следишь за моей мыслью?
— Пока удается.
— Если дважды двенадцать символизирует абсолютное совершенство, его возведение в квадрат — 24 раза по 24 — это уже вечное совершенство: в Апокалипсисе стены небесного Иерусалима, вечного града, имеют размер сто сорок четыре локтя, то бишь двенадцать в квадрате. Чтобы выражать идею вечного совершенства согласно этому коду, «Кредо» должно было бы состоять из двадцати четырех строк по двадцать четыре знака каждая, тогда был бы идеальный квадрат. Согласен?
— Но ведь там всего двадцать две строки!
