Пусть так, она все равно хочет знать, что она сделала, чем заслужила изгнание. Что нового случилось по сравнению со вчерашним или позавчерашним днем? Письмо Старки и визит Тангейзера. Ее заточение в монастыре никак не может быть выгодно ни тому ни другому. Наверное, за ней шпионили. Бертольдо? Но по чьему приказу и по какой причине? Единственный возможный кандидат — ее отец, дон Игнасио из Мдины. Она заявляла о своем желании вернуться достаточно открыто, до него могли дойти слухи, во всяком случае, он мог усмотреть в ее действиях какую-то угрозу для себя. Она знала, он достаточно презирает ее, даже сейчас, чтобы помешать ей вернуться домой. Заточить ее в монастырь, где сестры заняты исключительно самобичеванием, этот религиозный человек счел бы весьма подходящим наказанием. Но она все равно не могла найти в себе силы ненавидеть его. Вокруг и без того было достаточно ненависти, чтобы она стала вносить свою лепту.
* * *
Экипаж грохотал в ночи. Дыхание священника отравляло небольшое пространство. Движение замедлилось, когда они начали взбираться на высокий холм. Карла надеялась, что возница, жалея лошадь, попросит их выйти и пройтись пешком. Если бы он попросил их, тогда, может быть, она найдет способ бежать. В своих нелепых туфлях и своем неуместном платье. Если бы она была мужчиной, таким как Тангейзер, который никогда не испытывал на себе, что значит быть слабой женщиной! Неудивительно, что он считает женщин загадочными. Они смиряются с рабством, в котором их даже не удостаивают цепей.
Экипаж почти остановился, скорость падала быстрее, чем они поднимались по склону, и она ощутила, как тормоз ударил по колесу. Потом она услышала грубый угрожающий окрик — слова были заглушены ставнями. Неясные звуки и тяжелые удары раздались снаружи и сверху, грозный окрик повторился. Потом прозвучал выстрел, как показалось, в каком-то дюйме от уха, поразивший своей неожиданной грубостью. Маленький священник подскочил на месте в темноте. Вслед за выстрелом раздался крик и шум от падения чего-то тяжелого — это могло быть только тело возницы. Лошадь рванулась вперед, экипаж дернулся, затем остановился, тормоз заскрежетал по ободу колеса. Невидимый священник даже не пытался ничего выяснить. Вместо этого он совершенно затаился, и только исходящий от него запах сделался еще более едким. Карла открыла ставень, и священник ее не остановил.
После долгого заточения в зловонной тьме свет луны и фонарей экипажа показался ослепительным. Карла разглядела море, поблескивающее вдалеке серебром, желтые огни, разбросанные в гавани далеко внизу, блеклые серые холмы, уходящие вниз по обеим сторонам дороги, — и этот вид наполнил ее радостным возбуждением. Она посмотрела на священника, съежившегося напротив. Она не видела его глаз, но его тело сжалось в комок, губы дрожали, произнося беззвучную молитву. Карла осознала с некоторым удивлением, что не ощущает страха, хотя за этими холмами притаились разбойники. Тангейзер был прав. Она обладала некоторой смелостью. Если священник боялся того, что ждало снаружи, она — нисколько. Она повернула ручку дверцы и выбралась из экипажа.
Промелькнула вспышка лунного света, когда Тангейзер опустил меч. По лезвию растекалась липкая темная жидкость. Тангейзер стоял, сжимая левой рукой пистолет, из дула которого поднимались последние серые завитки дыма. Его глаза были похожи на синие угли, горящие в глазницах, волосы растрепались, рот кривился, отчего он снова напомнил ей волка — на этот раз волка, которого застали рядом с его жертвой. И это сходство было не случайным: рядом, запутавшись всклокоченной головой в постромках, с блестящими подтеками той же темной жидкости на нагруднике, лежало тело возницы.
— Вам не больно, моя госпожа? — спросил Тангейзер, словно она вдруг подвернула ногу.
Карла покачала головой. Она смотрела на возницу. Она никогда еще не видела только что убитого человека.
— Этот человек мертв?
— Мертвее не бывает, моя госпожа.
Он помолчал, словно ожидая, что сейчас она упадет в обморок или доставит ему еще какую-нибудь неприятность. Тяги к первому она не испытывала и твердо решила не делать последнего. Карла просто не могла придумать, что подходящее случаю она могла бы сказать. Она подняла голову к усыпанному звездами небу.
— Какой прекрасный вечер, — решилась она.
Тангейзер удостоил небо взгляда ученого. Засунул пистолет за пояс.
— В самом деле, — согласился он, словно она сказала что-то более чем уместное. — Орион-охотник склонился к горизонту, Скорпион поднимается. Звезды благоволят к нам. — Он посмотрел на нее. — Боюсь, в отличие от людей. — Он указал на экипаж. — Священник там?
Она кивнула.
— Только я не знаю ни его имени, ни кому он служит.
— Его зовут отец Амброзио, служит он инквизиции. — Казалось вполне естественным, что он знает все это, а она — нет. — Он вооружен?
— Только своей верой.
— В таком случае ему нечего опасаться, во всяком случае в вечности. — Он указал на дальний конец экипажа. — Вон там стоит мой конь и мой добрый друг Бурак. Он с недоверием относится к незнакомым, но дайте ему присмотреться к вам, не выказывайте страха, может быть, у вас найдется для него доброе слово, и он позволит вам сесть верхом. Подождите меня у подножия холма.
Она догадалась: Тангейзер собирается убить священника, причем так хладнокровно, что Карла подумала: уж не замерзла ли кровь в его жилах. Она посмотрела на него, и он заставил себя улыбнуться, подбадривая ее. И тут Карла увидела, что он убийца с черным сердцем; несмотря на широту его ума, на щедрость души, в нем имелся некий дефект, какая-то дыра в его совести, которая нисколько не уступала его достоинствам. Она задумалась, откуда взялась эта дыра и как долго он с ней живет. Открытие опечалило ее, потому что это страшное, когда-то случившееся с ним, вероятно, доставляло ему невыносимое страдание и цена, которую он платил за свои достоинства, была, должно быть, так высока, что он давно забыл, сколько уже заплатил. Карла подумала о том, кому сейчас предстоит умереть. Но Тангейзер брал этот грех на душу ради нее, и она прикусила язык. Хватит уже притворяться. Она не станет оскорблять этого человека жалким лицемерием. Она приняла тот мир, к которому, как оказалось, прикипела всем сердцем. Она наконец-то научилась быть искренней со своим собственным внутренним «я».
— Я хочу остаться здесь, с вами, — сказала она.
— Я очень скоро вас догоню, — сказал он. — Вам нечего бояться.
— Я не боюсь. Хотя я не знаю, как и почему, но я являюсь причиной всех этих несчастий. И я не хочу закрывать глаза на последствия.
