Затем заиграли трубы, заглушая виолы и возвещая выход шотландской вдовствующей королевы с ее дамами и дворянами; пышный кортеж показался из высоких дверей замка и направился к подъемному мосту, прикрытому балдахином с золотой бахромой, колышущейся на ветру. Здесь были аккуратно расставлены позолоченные стулья, подушки которых уже покрылись пылью и пыльцою буйно цветущих трав. Густые облака плыли по небу, отбрасывая тени, словно свет просачивался сквозь грубо сколоченный ящик. Маргарет Эрскин, которая шла между вдовствующей королевой и маленькой Марией, изо всех сил старалась не смотреть на новое лицо в шумной, знакомой толпе.
Сдержанный и корректный Вервассал прибыл этим утром. Все видели, как герольд вошел в кабинет вдовствующей королевы, а потом покинул его. С тех пор он не говорил ни с кем. По тому, как резко остановился Джордж Дуглас, Маргарет поняла, что прибытие Лаймонда было для него полной неожиданностью. Через секунду сэр Джордж, которому не удалось поймать взгляд Вервассала, отвернулся и вопросительно посмотрел в ее сторону; в глазах его отразилось изумление, смешанное со злорадством.
Она отвернулась. Мария, слава Богу, ничего не заметила. Вдовствующая королева, чуть раскрасневшаяся, принадлежала к тем первоклассным политикам, для которых притворство — вторая натура. Ее братья, поздоровавшись с герольдом, тотчас же раскланялись. Сам Лаймонд, совершенно невозмутимый, не сделал ни единого ложного шага, ни разу не посмотрел в ее сторону.
Маргарет поймала себя на том, что снова невольно наблюдает за ним, и поспешно заняла свое место у перил моста. Даже два года назад Лаймонд так не выглядел.
Снова прозвучали фанфары, и длинная галерея замка, обращенная к мосту под прямым углом, заполнилась. Явились Генрих, Екатерина, коннетабль, Диана, придворные, послы, мэр и эшевены 13), комендант крепости, гости. В сторонке, на неприметном месте, сидел О'Лайам-Роу, на другом, гораздо ближе к середине, — О'Коннор, а рядом с О'Коннором — Джон Стюарт, лорд д'Обиньи.
Он все еще был красив: великолепен в своем дублете с прорезями и буфами; банты на плечах искрились, драгоценности на берете, чуть сдвинутом набок, вспыхивали ярким пламенем, когда лучи солнца просвечивали сквозь щели в балдахине. Но он не спешил смотреть на арену. Вместо этого, положив на колени руки, сжатые в кулаки, он устремил свои красивые, обрамленные длинными ресницами глаза на запруженный зрителями подъемный мост.
Маргарет сразу поняла, в какую секунду он нашел того, кого искал. Его милость лорд д'Обиньи затаил дыхание. Брат, конечно, предупредил его, но такого преображения лорд явно не ожидал. Он неотрывно смотрел на Лаймонда; румянец постепенно возвращался на его щеки, и Маргарет вдруг поняла, что на лице лорда написан откровенный вызов. Д'Обиньи пытался поймать взгляд герольда. Наконец ему это удалось. Они безмолвно глядели друг другу в глаза, и взгляд это означал не ультиматум, а окончательный приговор. Затем внизу выпустили первого медведя и собак.
Это был древний вид спорта, популярный со времени трехликой Гекаты 14), когда львов, слонов, быков и жирафов сотнями убивали в смертельных поединках на аренах римских цирков. Теперь он приходил в упадок, в последнее время стало трудно находить новые интересные сочетания. Однажды старый король развеселил двор, по примеру Гелиогабала 15) положив своих подвыпивших гостей спать в зверинце, куда впустили старого льва с выпавшими зубами. Гости проснулись в ужасе. Эту забаву больше не повторяли, так как лев стал совсем плох. Современные сражения были проще — стравливали двух медведей, мастифов с кабаном, иногда быка со львом, редко зверя и человека. Животных подводили прямо к воротам, выходящим на арену. Снаружи стояли Абернаси и его служители с мечами, дротиками и зажженными факелами на случай непредвиденного происшествия.
Их помощь не потребовалась. Первые два боя прошли гладко. Медведь, тяжелый, косолапый, с облезшим от болезни задом, все же сумел придушить одного из натравленных на него мастифов и перебить позвоночник второму. Когда зверя уводили, на его окровавленную морду посыпались цветы.
Кабан — совсем другое дело. Плотный, упругий, точно состоящий из одних мышц, с острыми клыками, он стремительно вылетел из ворот и резко остановился под соломенными куклами, развешанными у него над головой. То был не просто кабан, но только что пойманный трехлетний боров. Торчащие изо рта клыки, с которых стекала слюна, были почти в два пальца толщиной, а на тяжелой голове, утонувшей меж мощных плеч, выделялись глаза — острые, как иголки, и налитые кровью.
Он был озлоблен и напуган: нелепые, раскачивающиеся на ветру соломенные чучела привлекли его внимание, он набросился на них и стал рвать клыками. Раздались ликующие крики зрителей, и клочья соломы полетели в надменные лица. Два самых больших клыка, несмотря на устрашающий вид, безобидны, они растут у кабана для того, чтобы ими точить нижние. Именно нижними клыками он убивает. Злобно всхрапывая, кабан развернулся на своих коротеньких ножках и бросился на следующую куклу.
Проталкиваясь среди радостно ревущей публики, сэр Джордж Дуглас наконец-то пробрался к сверкающему плечу Вервассала. Мгновение он изучал эти опущенные ресницы, это лицо Арлекина, на котором без видимых усилий появилось выражение любезной почтительности. Затем обратил взгляд на кабана и негромко, чтобы мог услышать только Фрэнсис Кроуфорд, сказал:
— Это гордый и опасный зверь; видели, как он убил человека на месте, распоров его от груди до колена? Знаете ли вы, что Робин Стюарт сейчас выйдет на арену?
Этими словами он привлек внимание Лаймонда, хотя глаза герольда, казалось, смотрели сквозь него.
— Боже мой, правда? — медленно спросил Лаймонд. — Хотел бы я знать зачем.
Ответ был прост — ради забавы. Серьезного увечья не допустят, а если лучник проявит достаточно умения, то, возможно, убьет кабана, а сам останется целым и невредимым до тех пор, пока ему не выпустят кишки по приговору. Но сэр Джордж был не настолько глуп, чтобы дать Лаймонду такой простой ответ. Он ждал, мучимый любопытством, и через минуту его собеседник задумчиво произнес:
— Конечно, ненависть толпы в малых дозах может сослужить хорошую службу. — И снова повернулся ко рву, втайне явно чему-то радуясь.
Сэр Джордж смирился и тоже принялся смотреть.
За воротами служители начали agere aprum [23], криками и звуками рожков намереваясь привести зверя в бешенство. Вот уже третья кукла, подскочив на влажных клыках, упала на траву. Кабан поддал ее головой, и она, шурша, полетела в толпу, оставляя за собой облако соломы. Король, взглянув на д'Обиньи, подался вперед и поднял свой жезл. Когда кабан, истекая слюной, развернулся и застыл на месте, ворота открылись, и на арену втолкнули Робина Стюарта.
