— Перестань, прошу тебя, перестань, — говорил Бауси. — Это ужасная ошибка. Во всем виноват не я, а главный колдун Имбоцви, которому я, по древнему обычаю нашей страны, должен повиноваться в таких делах. Он посоветовался со своим духом и объявил, что ты умер и что эти белые господа — самые злые из всех людей, работорговцы с запятнанной совестью, которые пришли сюда как лазутчики, чтобы потом истребить народ мазиту с помощью пуль и колдовства.
— Он лгал, — гремел брат Джон, — и знал, что лжет!
— Да, да, ясно, что он лгал, — отвечал Бауси. — приведите сюда его и тех, кто служит ему.
Теперь, при свете луны, ярко сиявшей на небе (грозовая туча рассеялась с последним отблеском солнца), воины начали усердно разыскивать Имбоцви и его приверженцев. Они поймали восемь или десять этих отвратительных на вид людей, раскрашенных так же, как и их руководитель, но самого Имбоцви никак не могли найти.
Я уже начал думать, что он бежал, воспользовавшись суматохой, как вдруг из дальнего конца линии столбов (мы все еще были привязаны) послышался голос Самми, правда хриплый, но теперь совсем веселый. Он говорил:
— Мистер Квотермейн! Будьте добры в интересах правосудия уведомить его величество, что вероломный колдун, которого он ищет, сидит на дне могилы, вырытой для моих бренных останков.
Я сообщил об этом королю, и через минуту наш старый друг Имбоцви был извлечен из могилы сильными руками Бабембы и его воинов и приведен к королю.
— Освободите белых господ и их слуг, — приказал Бауси. — Пусть они придут сюда.
Наши узы были развязаны, и мы направились к тому месту, где стоял король и брат Джон. Несчастный Имбоцви и его помощники сбились перед ними в кучу.
— Кто это? — просил его Бауси, указывая на брата Джона. — Не ты ли клялся, что его уже нет в живых?
Имбоцви, по-видимому, не думал, что этот вопрос требует ответа.
— А какую песню пел ты недавно в наши уши? — продолжал Бауси. — Ты говорил, что если Догита придет, то ты готов быть расстрелянным из луков вместо этих белых господ. Не правда ли?
Снова Имбоцви ничего не ответил, хотя Бабемба угостил его здоровенным пинком, чтобы он повнимательнее отнесся к словам короля. Тогда Бауси закричал:
— Ты осудил себя, о лжец, своими же устами. С тобой поступят так, как ты сам это решил. Возьмите этих ложных пророков, — прибавил он словами пророка Илии, восторжествовавшего над жрецами Ваала[45], — и смотрите, чтобы никто из них не убежал. Правильно ли я поступил, о народ?
— Правильно! — дружно ответила толпа.
— Непопулярен среди них Имбоцви, — задумчиво сказал мне Стивен. — Он попал в ту самую яму, которую рыл для нас.
— Кто оказался ложным пророком? — насмешливо спросил Мавово среди последовавшей тишины. — Кто теперь испробует стрел, о рисовальщик белых пятен? — он указал на мишень, которую так злорадно нарисовал на его груди Имбоцви для удобства стрелков из лука.
Видя, что все потеряно, этот горбатый негодяй ухватился за мою ногу и начал молить меня о пощаде. Он так жалобно просил меня, что я, будучи уже смягчен самим фактом нашего чудесного избавления от смерти, был готов простить его. Я обернулся к королю, чтобы попросить его подарить колдуну жизнь, хотя мало надеялся на исполнение своей просьбы, так как видел, что Бауси боится и ненавидит этого человека и весьма рад случаю избавиться от него. Но Имбоцви понял мое движение совсем иначе, так как отвернуться от просителя означает у диких отказ в просьбе. Тогда, полный ярости и отчаяния, он вскочил на ноги и, выхватив из своих колдовских принадлежностей большой кривой нож, бросился на меня, словно дикая кошка, с криком:
— По крайней мере, со мною погибнешь и ты, белая собака! К счастью, Мавово следил за ним. Едва только нож коснулся меня (он слегка оцарапал мне кожу, не вызвав при этом крови, что было весьма счастливым обстоятельством, так как он, вероятно, был отравлен), он схватил своей железной рукой Имбоцви и, как ребенка, швырнул его на землю. После этого, конечно, все было кончено.
— Уйдем отсюда, — сказал я Стивену и брату Джону, — здесь нам не место.
Мы ушли без затруднения и незаметно для всех, так как внимание всего города Безу было теперь сосредоточено на другом. С рыночной площади до нас доносились такие ужасные крики, что мы поспешно вошли в мою хижину и заперли за собою двери, чтобы не слышать их. В хижине было темно, но я был чрезвычайно рад этому, так как мрак хорошо действовал на мои нервы.
Вскоре ужасные крики утихли, сменившись сдержанным гулом толпы. Мы вышли из хижины и уселись под навесом. В этот момент появился, наконец, брат Джон. Тут я представил ему Стивена Соммерса.
— Теперь скажите мне на милость, — сказал я, — откуда явились вы увенчанным цветами, словно римский жрец во время жертвоприношения, и верхом на быке, словно молодая особа, которую звали Европой?[46] Зачем вы сыграли с нами такую злую шутку в Дурбане, уехав оттуда и не сказав никому ни слова, после того как условились проводить нас в эту дьявольскую дыру?
Брат Джон погладил свою длинную бороду и с упреком посмотрел на меня.
— Мне кажется, Аллан, — ответил он со своим американским акцентом, — что тут вышло недоразумение. Прежде всего, я отвечу на последнюю часть вашего вопроса. Я не уехал из Дурбана, не сказав никому не слова. Я оставил вам письмо у вашего садовника, хромого гриква Джека.
— В таком случае, этот дурак либо потерял его и солгал мне, как это часто бывает с гриква, либо вовсе забыл о нем.
— Весьма возможно. Мне следовало подумать об этом, Аллан. В этом письме я писал вам, что буду ждать вас здесь в течение шести недель. Кроме того, я отправил к королю Бауси гонца, чтобы предупредить о вашем приходе на случай, если я опоздаю, но, по-видимому, с моим гонцом что-то случилось по дороге.
— Почему вы не подождали нас в Дурбане, чтобы отправиться вместе нами? — спросил я.
— Вы спрашиваете меня прямо, Аллан, и я отвечу вам, хотя мне не хотелось бы говорить об этом. Я знал, что вы отправитесь сюда через Килву. Этот путь, конечно, самый удобный для такого числа людей со столь большим багажом. Но мне не хотелось посещать Килву.
Он остановился на некоторое время, потом продолжал:
— Около двадцати трех лет тому назад я со своей молодой женой прибыл в Килву в качестве миссионера. Там я построил миссию и церковь и весьма успешно занимался своим делом. Мы были очень счастливы. И вот однажды в Килву прибыли арабы на своих доу, чтобы устроить здесь пункт для торговли невольниками. Я воспротивился этому. В конце концов они напали на нас, убили большую часть моих людей, а остальных обратили в рабство.
