Бриде наверняка опешил. И я еще могу чего-то требовать, каких-то обещаний?
— Похоже, ты не боишься, что тебе придется сегодня же отправиться к твоим богам.
— А тебе это действительно нужно? Или это нужно было друиду, отправившемуся сегодня к СВОИМ богам?
— А почему это должно быть мне не нужно? — полюбопытствовал Бриде.
— Потому, что мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться, — процитировал я своего любимого Шекспира.
Бриде расхохотался.
— Ты полагаешь, что я знаю, что ты есть?
— Я полагаю, что ты знаешь, что армия моя велика, больше чем когда либо приходившая за последнее столетие-другое, и ты знаешь, что она еще не тронула никого, кто сам не напал на нее, и не разоряла окрестности, грабя и выжигая все кругом. Будет ли так дальше, если не будет меня — вот чего ты не знаешь.
— Ты не прав, — сказал Бриде. — Я знаю — все будет так же, как было всегда.
— И как было всегда?
— Несладко, — ответил Бриде. — С тобой может быть еще хуже. Но. С другой стороны. Ты — это что-то новенькое. До сих пор непреодолимой силой были скотты и саксы. Кто знает, может, стоит попробовать.
Мне показалось, или кольцо вокруг стало не таким плотным. Или это просто всходило солнце?
Я неопределенно слегка повел рукой, мол — тебе решать.
— Если я отпущу тебя, — продолжил Бриде, — и если ты выстоишь, сражаясь с другими своими врагами, ты поможешь мне затем изгнать скоттов с моей земли, которую они захватили?
— Идет, — сказал я. — Будь под моей защитой.
— Под твоей? — переспросил Бриде.
— Под чьей же еще? Ведь не скоттов.
Бриде усмехнулся.
— Обещаешь, что не забудешь об этом?
— Обещаю.
— Тогда будь и ты под моей защитой. Пусть ни человек, ни дикий зверь не тронет тебя или твоих друзей, пока ты возвращаешься в свой лагерь. И еще. Возможно, эта весть тебя еще не достигла. Множество кораблей прибыло в Эборакум.
Я и не заметил, как в одно мгновение оказался у самого края кромлеха.
— Множество?
— Истинно так, — неторопливо подтвердил Бриде. — Не больше двух ночей назад, считая и эту. Я слышал, он хочет двинуться на Камулдунум.
— В этом есть смысл.
— Тогда тебе стоит поторопиться, чтобы опередить его. Я больше не буду тебя задерживать.
— Спасибо, — сказал я довольно рассеянно, и обнаружил, что сказал это почти в пустоту. Бриде и его воинство беззвучно растворялись в утреннем тумане.
— Ты ему веришь? — спросил Гавейн, — Или он сказал это просто чтобы мы убрались отсюда поскорее.
Я пожал плечами.
— В таком случае мы можем и вернуться. А чтобы не возвращались, он мог попробовать и другое средство.
— Интересное произношение, — задумчиво сказал Галахад. — Это оглушение звуков. «Б» почти как «п», и даже некоторые «к»…
— При этом имя его, кажется, начинается все-таки с «Б», — предположил Гавейн. — Но может, и оно в разных случаях варьируется. Кажется, Бриде звали первого исторического короля пиктов, сына некоего Маэлкуна, короля Уэльса…
— Только не надо варьировать Маэлкуна до Маэгона, — предупредил я.
— Не буду. А царствование его относят где-то к середине шестого века.
— По-моему потом было столько королей с этим именем, что можно и не вспоминать, — заметил Галахад. — Почему бы не быть этому имени и до того. Есть в нем что-то такое традиционное, можно даже сказать, кондовое…
— Как в самом названии Британских островов? — поинтересовался я. — Или, как еще их называли, Претанских? С оглушенным звуком «Б»?
— Истинно так, — кивнул Галахад. — Может, именно это имя следовало бы соотнести с мифическим Брутом, потомком троянского Энея и прародителем бриттов?
— Римская пропаганда, — пренебрежительно фыркнул Гавейн.
— Знаю. Я же сказал — с мифическим. А вот это древнее имя само по себе наверняка не случайно пользовалось такой популярностью у пиктских королей! И даже могло дать название и народу и островам.
— Замечательно, — нетерпеливо и почти раздраженно согласился я, пытаясь немного растормошить уже начавшего приходить в себя Гарета и взгромоздить его на Тараниса. — А вот Кольгрим все-таки не мифический, и армия наша не мифическая, и переполох в ней в наше отсутствие может тоже случиться не мифический. Так не пора ли нам отправиться отсюда куда-нибудь подальше?
— Совершенно точно пора! — воскликнул Галахад и метнулся назад, к алтарю.
— Что ты там забыл? — позвал Гавейн, уже взобравшись в седло и продолжая держать поводья галахадовского неприкаянного коня.
Галахад тут же вернулся, с камнем-чашечником в руках.
Посмотрели мы на него не то чтобы неодобрительно, но непонимающе.
— Что, еще не уловили? — приподнял бровь Галахад. — Это же отличный прообраз Грааля! Священный предмет — и чаша, как в классических легендах и камень, как у старины Вольфрама, к тому же, камень красного цвета! Бросить такой трофей может кто угодно, только не я.
— Давай его бросим? — пошутил я, обращаясь к Гавейну, кивнув на Галахада. — Можно вместе с трофеем!
И мы наконец пустились в обратный путь.
По дороге к лагерю Гарет быстро пришел в себя, стал радостно озираться и никак не мог взять в толк, как и где это он очутился, и на поиски какой зачарованной страны мы направляемся. Последнее его, похоже, действительно интересовало всерьез. Пришлось его огорчить известием, что мы скорее возвращаемся, чем куда-то направляемся. А Гавейн еще и дразнился, рассказывая, сколько любопытных событий он уже пропустил. В поток вопросов Гарета нам удалось вставить несколько собственных: отчего он проснулся, зачем вышел и зачем пошел к караулам. Гарет отвечал ясно и просто — проснулся потому, что ему приснилось, что его кто-то зовет. Засыпать снова не хотелось, казалось, что непременно должно было произойти что-то необыкновенное. Выйдя, он немного поговорил о своих мечтах со звездами, а к караулам пошел потому, что там «что-то белело». Спросонья он понадеялся, что это единорог. Да ведь и не собирался всерьез выходить из лагеря, только решил прогуляться до границы, а там по обстоятельствам. Дальше он, как и положено, ничего не помнил. Мы покачали головами и прочли соответствующее внушение, не слишком грозное. Так как была надежда, что с особо настырными единорогами, способными беспардонно пригрезиться впечатлительным натурам во сне, покончено. А потом мы достаточно и со вкусом наговорились по дороге о всяких жертвоприношениях, так что вряд ли у Гарета возник бы соблазн снова дать кому-то повод повторить в них свое участие.
