— Подумайте еще раз, славный рыцарь, и пусть слова, только что сказанные вами, вас нисколько не связывают. Пусть они будут легким ветром, который коснулся наших лиц и улетел дальше. Ваша душа жаждет славы. Так было всегда. Есть ли в ней место и для любви? Возможно ли, чтобы в одной душе любовь и слава могли стоять одинаково высоко? Разве вы не помните, что Галахад и другие великие рыцари старины совсем отказались от женщин, чтобы всю душу, всю силу отдать доблестным подвигам? Ведь может случиться, что я стану тяжким бременем, которое вынудит ваше сердце отказаться от какого-нибудь славного дела только потому, что вы не захотите причинить мне боль и страданья? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать, мой славный повелитель: сердце мое будет разбито, если когда-нибудь любовь ко мне помешает вам осуществить ваши мечты и высокие замыслы.
Найджел посмотрел на нее, и глаза его сверкнули. Свет души, озаривший ее смуглое лицо, совершенно преобразил его: теперь оно сияло редкой, возвышенной красотой, до которой было далеко пустой красоте ее сестры. Он склонился перед величием этой женщины и прижался губами к ее руке.
— Вы моя путеводная звезда, ведущая меня к горным высям, — сказал он. — Наши души устремлены к подвигам и почестям, так как же мы помешаем друг другу, если у нас одна цель?
Она гордо покачала головой.
— Это вам сейчас так кажется, славный повелитель, но пройдут годы, и все может стать другим. Как вы докажете, что я буду вам помощью, а не помехой?
— Я докажу это своими подвигами, прекрасная дама, — ответил Найджел. — Здесь, над гробом святой Катарины, в день святой Маргариты клянусь, что, прежде чем увижу вас снова, я совершу в вашу честь три подвига, как свидетельство моей бесконечной любви, и эти три подвига докажут вам, что, хоть я нежно люблю вас, мысли о вас не станут между мною и доблестными деяниями.
Лицо ее светилось от любви и гордости.
— Я тоже дам вам клятву, — сказала она, — клятву во имя святой Катарины, у гроба которой стою. Я клянусь, что буду ждать вас, пока вы не совершите три подвига и мы не встретимся снова; а также, что если — чего милосердный Христос наш не допустит — вы падете на поле брани, я постригусь в монахини в Шэлфордском монастыре и никогда больше не взгляну в лицо мужчине. Дайте мне вашу руку, Найджел!
Она сняла с руки небольшой филигранный браслет и надела его на загорелое запястье Найджела, громко прочитав выгравированный на нем по-старофранцузски девиз: «Fais се que dois, adviegne que pourra — c'est commande au chevalier»[37]. Потом на одно короткое мгновение они обнялись и, обменявшись поцелуями, любящий мужчина и нежная женщина поклялись друг другу в верности. Но внизу их уже нетерпеливо звал старый рыцарь, и они поспешно спустились по извивающейся тропе к лошадям, которые ожидали под песчаным обрывом.
До самой Шелфордской переправы сэр Джон ехал рядом с Найджелом и засыпал его многочисленными последними наставлениями относительно охотничьего ремесла. Он очень беспокоился, как бы Найджел не спутал нерожалую самку с молодым оленем-самцом или того и другого с ланью. Наконец, когда впереди показались заросшие камышом берега реки Уэй, старый рыцарь и дочь его остановили лошадей. Прежде чем въехать под своды темного Чэнтрийского леса, Найджел обернулся и увидел, что они все еще глядят ему вслед и машут руками. Потом дорога повернула, и они скрылись из виду: но долго еще, когда сквозь просветы между деревьями показывались шэлфордские луга, Найджелу было видно что старик медленно едет на сером жеребце по направлению к холму св. Катарины, а девушка на белой кобыле все еще стоит там, где они расстались подавшись всем телом вперед и силясь проникнуть взглядом сквозь черноту леса, скрывавшую ее возлюбленного. Это было лишь мимолетное видение, тотчас скрытое листвой деревьев; но в последовавшие за этим суровые и тяжкие дни на далекой чужбине именно эта картина — зеленый луг, камыши, голубая лента медленно текущей реки и устремленная вперед стройная фигурка девушки на белой лошади — сохранились в памяти как самый чистый, самый дорогой образ Англии, которую он оставил позади.
Но если друзья Найджела знали, что в то утро он покидает родину, враги его тоже не дремали. Не успели два товарища выехать из Чэнтрийского леса и начать подъем по тропе, ведущей к старой часовне мученика, как вдруг раздалось шипение наподобие змеиного и длинная белая стрела пролетела под животом Поммерса и воткнулась, дрожа, в травянистую дернину. Вторая просвистела у Найджела над ухом в то мгновение, когда он стал поворачивать коня; но тут Эйлвард изо всей силы ударил Поммерса по крупу, и огромный боевой конь промчался галопом несколько сот ярдов, прежде чем седок смог его остановить. Эйлвард, низко пригнувшись к шее своей лошади, понесся вслед, а вокруг него свистели стрелы.
— Клянусь святым Павлом, — воскликнул белый от гнева Найджел, натягивая повода, — я не позволю им гнать меня по всей округе, как испуганную лань! Лучник, как ты смел ударить мою лошадь, когда я хотел повернуть ее и броситься на них?
— Я поступил правильно, — отозвался Эйлвард, — иначе, клянусь своими десятью пальцами, наше путешествие закончилось бы в тот же день, что и началось. Там, в кустах, их было не меньше дюжины. Посмотрите, как свет играет на их стальных шлемах, — вон там, в папоротниках, под большим буком. Прошу вас, мой господин, не надо ехать вперед. Что мы можем сделать, если мы на открытой дороге, а они спокойно залегли в подлеске? Не хотите думать о себе, так подумайте о коне: прежде чем он доскачет до леса, ему в шкуру на добрый аршин всадят стрелу.
Найджел бушевал в бессильном гневе.
— Выходит, меня можно подстрелить, как попугая на ярмарке, если какому-то грабителю или разбойнику захочется поупражняться в стрельбе по мишени? Клянусь святым Павлом, Эйлвард, я надену доспехи и разберусь с этим делом. Пожалуйста, помоги мне развязать поклажу.
— Ну нет, мой добрый господин, не стану я помогать вам в вашей погибели. Не может всадник на открытом месте сражаться против лучников, засевших в лесу: это все равно что играть фальшивыми костями. К тому же это вовсе не грабители. Те не посмели бы пускать стрелы в одной миле от гилдфордского шерифа.
— Пожалуй, ты прав, Эйлвард, — сказал Найджел, — это, верно, люди Поля де ла Фосса из Шэлфорда — им не за что любить меня. А вот и он сам!
Они сидели на лошадях спиной к пологому склону, ведущему к часовне на вершине холма. Перед ними вставала темная, неровная стена леса; в тени деревьев поблескивала сталь — там затаился враг. Но вот прозвучал горн, и в одно мгновенье дюжина лучников в коричневых куртках бросилась из-под деревьев вперед, рассыпавшись широкой дугой и пытаясь быстро окружить путников. Среди них на крупном сером коне восседал маленький горбун; он размахивал руками и надсаживался, как на охоте, когда гончие преследуют барсука, то и дело поворачивая голову из стороны в сторону в такт своим возгласам и взмахами рук торопя лучников вверх по склону.
