Однако оставшаяся пара машин не решилась приблизиться на опасное расстояние, пока мы не проехали за отступающими частями арабов около мили, а на холме не появились алжирцы, идущие очень медленно. Началась перестрелка из винтовок. Стреляли издалека; арабы, продолжая отступать, отстреливались вразнобой. Мы сделали вид, будто где-то есть другие полки, ожидающие наших приказов, и направились вниз по склону, на север, где начиналась пересеченная местность — она как нельзя лучше подходила для нашей цели. Судя по тому, что бронемашины даже не пытались приблизиться, французы не на шутку опасались засады.
Так мы получили все преимущества и втянули их в пляску среди валунов и притоков прихотливо вьющейся речушки. Джереми скакал впереди, выбирая дорогу. Всякий раз, оказавшись на виду у преследователей, мы разыгрывали целый спектакль, заставляя Рене размахивать белой скатертью. Я защищал его, сдерживая Мэйбл и Грима, которые изображали попытку бить меня по голове пистолетами. Два-три раза преследователи открывали огонь. Думаю, таким образом они хотели заставить нас сдаться, не ставя целью в нас попасть: Фейсал был нужен им живым. Это была самая настоящая игра в кошки-мышки. Джереми так искусно вел нас, что она могла продолжаться до бесконечности. Увы, у нас закончился бензин. Мы бросили машину и нашли убежище в пещере, где воняло, точно в родовом склепе. Французы притормозили в пятидесяти ярдах и развернули пулеметы в сторону входа. Убедившись, что они не намерены нашинковать нас свинцом, я вышел со скатертью изображать парламентера. Я не хотел идти, но Грим решил, что они поймут мой французский.
Конечно, обсуждать было нечего, но я тянул время. Для настоящего Фейсала, который в это время пробирался на британскую территорию, каждая минута была на вес золота. Офицер, который вел переговоры со стороны французов, — бледный крепкий коротышка с физиономией борова, судя по всему, выслужился из нижних чинов, не усвоив хороших манер. Он согласился принять нашу капитуляцию и сохранить нам жизнь — по крайней мере, до поры до времени. Пока мы беседовали, запах в пещере доконал моих друзей, и они вышли.
Господи! Французский капитан остервенел, обнаружив, что Фейсала здесь не было и нет. Коротышка ругался на чем свет стоит, обозвал Мэйбл шпионкой, отобрал нашу корзину с харчами и, думаю, застрелил бы Джереми на месте, если бы тот не вспомнил о своих способностях клоуна и не рассмешил остальных французов. Смех и убийство — две вещи несовместимые. Джереми изобразил танец живота; не стоит объяснять, что подобного трудно ожидать от прямого потомка пророка Мухаммеда. Ему удалось разрядить обстановку. Однако французы сожгли нашу машину, прежде чем запихали нас в свою — полагаю, просто чтобы сорвать злость. И пристрелили арабского жеребца.
Дальнейшая прогулка на машине была сродни тем, какие устраивают свиньям по дороге к колбаснику: много спешки, а толку чуть.
— Что проку злиться? — спросил я капитана Жака Доде, который взял нас в плен. Он сидел у меня на коленях, уперев мне в грудь дуло пистолета. — Почему бы не счесть это шуткой? Вы постарались, и никто вас не упрекнет. Подумайте, что может случиться?… Как вы думаете, что с нами сделают?
Он пожал плечами, и его холодные голубые глазки посмотрели мне прямо в глаза.
— Вас всех, конечно, расстреляют, — ответил он. — Потом…
И снова пожал плечами. Нет, мы не продолжали путь в унынии. Джереми обеспечил и нам, и всем французам, кроме Доде, повод хохотать всю дорогу до полевого штаба, а проехали мы десять миль. Там распоряжался прирожденный джентльмен в форменной фуражке, красной с золотом, сидящий на складном табурете. Он с первого взгляда узнал Грима, американца на британской службе, о котором был наслышан. Офицер посмотрел Гриму в глаза и улыбнулся. Мы принялись рассказывать свою историю, перебивая друг друга. Банкир Рене пытался перебивать нас всех, но офицер бросил на него свирепый взгляд и приказал ему убираться обратно в тыл. Потом он снова улыбнулся Гриму, схватил пожитки банкира, включая два пакета, и швырнул ему вслед с нескрываемым презрением. И тогда улыбнулся нам всем.
— Вы твердо уверены, что эмир Фейсал ушел? — спросил он. — Что же, есть такие, кого эта весть очень огорчит. Скверно, но ничего не поделаешь. Что до меня, не могу сказать, что буду лить слезы. Мадам… — он в упор поглядел на Мэйбл. — Майор… — встретил взгляд Грима и улыбнулся. — Месье… — настала очередь для меня и Нарайяна Сингха.
Твердый взгляд француза был доброжелательным и оставлял ощущение рукопожатия.
— Месье Скапен…
Так он обратился к Джереми, и оба рассмеялись.
— Вы были весьма находчивы. Но могу ли я положиться на ваше благоразумие?
Мы постарались выглядеть как можно благоразумней.
— Видите ли, мадам и месье, это не война. Мы желаем достичь определенной цели и огрести при этом минимум неприятностей. Я сожалею о необходимости отправить вас в Бейрут, но это ради вашей безопасности. Вы можете сделать еще кое-что, и это будет весьма разумно: хранить полное молчание относительно событий последних двух дней. На таких условиях вам предоставят возможность покинуть Бейрут и отплыть в любом направлении, куда вы только пожелаете. Мы поняли друг друга? Хорошо. А теперь проверим, правильно ли я запомнил ваши имена.
Он тщательно записал наши имена, перепутав все на свете, охарактеризовал нас как гражданских лиц, которым следует позволить покинуть страну, сообщил Джереми, что в королевском наряде тот выглядит весьма странно, обеспечил ему обычный костюм, вернул наше добро (не считая корзины с провизией, которая была конфискована) и незамедлительно отправил нас на санитарной машине в Бейрут, откуда мы в течение недели отплыли на каботажном пароходе.
— Не все французы дураки! — печально заметил Джереми, когда мы прощались. Грим согласился.
— Далеко не все. Помнишь, была Марна, Эсн, Сомма, Верден…
