Ре-ре-ре-ре — так звучал мир иной. Так возмущался командор, возвращаясь к живым. Да, наверное, мертвые существуют в памяти живых и не дают им покоя, пока последние не исполнят их волю. Пока не удовлетворят ихтребований. Ведь порой и господину Моцарту казалось, что его отец умел проникать в мир живых. По Крайней мере, маэстро полагал, что время от времени слышит голос отца. Тот говорил: «Иди же работать, иди, иди!..» Моцарт верил в то, что слышал порой эти слова. Отец так часто повторял это сыну, что тот беспрекословно выполнял его волю: «Да, иду уже, отец. Я иду!»
Да, стук, биение сердец и спешка скрывались в этом Н», Ре-ре-ре… Однажды Моцарт поверил, что с ним действительно говорил отец. В тиши на Карловом мосту, когда маэстро рассматривал крепостные валы, а затем перевел взгляд на воды Влтавы, его позвал отец. Именно голос отца вывел его из оцепенения. Может, Моцарт никогда не мог проникнуться величием природы потому, что отец считал ленивыми и излишне сентиментальными тех, кто любовался ею? Отец ни за что не позволил бы Моцарту стоять на мосту и пялиться на воду. Он сразу нашел бы острое словцо, чтобы осадить его. Отец умел браниться и острить. Скольких он обругал и тем самым изгнал из своей жизни! Например, он говорил, что Йозефа похожа на постаревшую содержанку. Но отец всегда был с ней вежлив и мил, потому что надеялся, что когда-нибудь она пригласит его сына в Прагу. И тот будет писать там музыку. Отец всегда думал о том, какую пользу могут принести окружающие. Просчитывал, как он сможет воспользоваться связями. Согласно таким расчетам он строил отношения с людьми. Отец хотел, чтобы сын тоже смотрел на вещи под этим углом. Но Вольфгангу это вовсе не удавалось. Он не умел распознавать слабые стороны человека и пользоваться ими для достижения своих целей. Во время путешествий отец посещал нужных людей и выказывал им свое уважение. А Моцарт еще ребенком пытался сбежать от них. Ему либо кто-то нравился, либо не нравился вовсе! Если маэстро кого-то не любил, он не мог заставить себя быть вежливым с этим человеком. Ему были неведомы два языка — презрения и раболепства. Он не мог их понять. По этой причине отец и сын часто ссорились.
Что сказал бы отец, если бы увидел его здесь? Если бы он поднялся из могилы, как командор, потому что сын не провел его в последний путь, не похоронил, недостаточно долго носил траур? Отец накричал бы на Моцарта: «Иди же работать! Иди, иди!» Отец упрекнул бы сына в том, что тот не уделял должного внимания пражскому обществу. Перед премьерой ходят к нужным людям. Обеспечивают благосклонность влиятельных Кругов, общаются с актерами, которые формируют общественное мнение. Нужно бывать в обществе вместо того, чтобы проводить вечера в полупустом погребке на берегу Влтавы. Или беседовать с заблудившимися камеристками!
Нет и еще раз нет! Моцарт не мог быть таким! Если следовало быть вежливым и сдержанным, ком застревал у него в горле, он терял дар речи, не мог найти слов… Или слова слетали с его языка запросто и сыпались как горох — одно оскорбление следовало за другим. Моцарт не умел сдерживаться. Он не владел своей речью, не мог контролировать ее. Слова подчинялись только настроению и ничему другому. А настроение управляло речью, не учитывая возможных Последствий.
«Поэтому, дорогой отец, я уже несколько лет иду своим собственным путем. Пусть даже вы им недовольны и полагаете, что следовало бы присмотреть за мной и поддержать меня, давая приказы в своих письмах. Посмотрите-ка, я спокойно гуляю и не думаю о том, что впустую провожу время. Я хожу по кладбищу и лишь изредка вспоминаю о финале. О том, сколько нужно усилий, чтобы дописать его. Сцена на кладбище. Прием во дворце Дон Жуана. Он спускается в преисподнюю, участники событий облегченно смеются. Счастливый конец. Все ликуют, что избавились от распутника, который презирал даже мертвых и которого они никогда не смогли бы схватить».
Моцарт решил возвращаться не спеша. Он станет подниматься очень медленно. Здесь, под ветвистым буком, можно немного передохнуть. У края дороги, возле небольшого кладбища, которое маэстро наверняка не сможет забыть. Странно, что прямо под домом Йозефы было кладбище. Как постоянное напоминание о том, что пора заканчивать финал. Ну ладно, Моцарт поторопится с финалом. Сегодня же вечером он сядет за него. Ре-ля-ре — вначале будут удары. Маэстро уже давно знал, с чего начать.
Моцарт растянулся на траве и положил руки под голову. Он закрыл глаза, и ему внезапно показалось, что здесь слышно тихое журчание Влтавы. Оно успокаивало. Было слишком холодно, чтобы продолжать лежать на земле. Моцарт поднялся и заметил вдали приближавшуюся карету. Он решил, что остановит ее и попросит, чтобы его немного подвезли.
Моцарт сидел неподвижно. Ре-ре-ре-ре — он никак не мог выкинуть ноты из головы.
Констанция провела все утро у себя в комнате. Приходил врач, но так ничего и не смог сказать. Состояние осталось прежним. Нет, ничего не изменилось. Утром ее не проведали. Ей было скучно. Она смотрела в окно и пыталась написать письмо, но затем стала отсчитывать каждый час, полчаса, каждую минуту. Настенные часы глухо тикали. Раздавались хоралы трубачей на башнях, затихали крики торговцев, доносившиеся с рынка прямо под ее окнами. Ветер дул из-за угла гостиницы, резкие порывы расшатывали балки. Среди рыночного шума еле слышно пробивались звуки мандолины и двух скрипок…
Хозяин принес еду. Он задал неуместный вопрос: не скучно ли ей будет обедать в одиночестве? Констанция приступила к трапезе. Конечно, есть одной совсем не хотелось. В полном одиночестве. Впервые без него здесь, в Праге. Констанция отодвинула от себя тарелки, Хотя так и не смогла проглотить ни кусочка. Вместо итого она сидела у окна, полностью погрузившись в свои мысли, пыталась представить, что он сейчас делает. Там, за городом, в доме Йозефы…
Констанция разорвала письмо и прилегла. Она не могла уснуть, потому что ей не хватало Моцарта. Она очень сильно по нему скучала, больше, чем когда бы то ни было. Да, тоска превратилась во внутреннюю боль. Может, это было всего лишь чувство голода? Его ничем не утолить, оно не дает покоя.
Констанция боролась с собой в течение нескольких чесов. Потом наконец не выдержала и велела подать карету к выходу. Хозяин лично помог ей собрать чемодан. Багаж погрузили на карету сзади.
Ранним вечером супруга Моцарта отправилась в путь. Они была счастлива, что приняла это решение, и была Готова стерпеть любые укоры и самые злобные взгляды. Все лучше, чем оставаться одной, чем неведение и боль от того, что приходилось проводить время в разлуке с супругом.
