— Кажется, это тюлени-крабоеды… Когда мы начнем выгружаться, они наверняка испугаются и уйдут. Знаете, что? Надо прямо сейчас устроить на них охоту!
Эта идея пришлась по душе всем, за исключением штурмана Кристенсена, которому, как лучшему охотнику на судне, было поручено немедленно отправиться за добычей. Первый застреленный им в этой экспедиции тюлень до сих пор не шел у него из головы, и спускаясь на лед в сопровождении одного из матросов, Кристенсен недовольно бурчал себе под нос, что это "не охота, а издевательство над беззащитными животными". Тем не менее, возражать он не стал, и к трем ближайшим тюленям подкрадывался по всем правилам, заставляя делать то же самое и помогавшего ему матроса. Путешественники, оставшиеся на палубе, смотрели на ползущих по снегу охотников во все глаза и время от времени, не сумев удержаться, хихикали.
— Между прочим, если я не ошибаюсь, именно так подкрадываются к своей добыче индейцы, — серьезным тоном заметил Амундсен, однако по его лицу было видно, что его тоже здорово смешат позы охотников за тюленями и что он сдерживается, чтобы не засмеяться, из последних сил.
Наконец, Кристенсен прицелился, и над безмолвной белой пустыней разнесся грохот ружейного выстрела. Тюленей он, однако, не испугал абсолютно: два валявшихся рядышком морских зверя вздрогнули и немного приподняли головы, но сразу же улеглись обратно на снег, снова собираясь заснуть.
— На этих тоже никто никогда не охотился, — зашептались матросы позади Руала. — Я бы в таких точно стрелять не смог! Как-то это… совсем противно.
Судя по всему, Кристенсен думал точно так же, потому что на неподвижно лежавших крабоедов он больше не смотрел — все его внимание было теперь направлено на третьего тюленя, который не остался равнодушным к выстрелу и, совершенно неожиданно для охотников, рванул в сторону моря. Причем двигался этот с виду медлительный и неуклюжий зверь так быстро и ловко, что Кристенсен и сопровождавший его матрос некоторое время просто растерянно смотрели, как он мчится прочь, даже не пытаясь стрелять. Потом помощник главного охотника, вскочив на ноги, все-таки вскинул ружье и выпустил по ускользающей добыче несколько зарядов, но тюлень несся по снегу с такой скоростью и так ловко петлял среди снежных сугробов, что меткому матросу ни разу не удалось в него попасть. Он с досадой махнул рукой и, развернувшись, зашагал к кораблю. Кристенсен же, обрадовавшись встрече с настоящим, сильным и ловким, диким зверем, не выдержал и кинулся за ним в погоню, продолжая стрелять в мелькавшую среди снегов пятнистую тюленью спину. Он глубоко проваливался в рыхлый снег и все больше отставал от своей легко скользящей по сугробам жертвы, и чем дальше они убегали, тем сильнее разгоралась в охотнике злость. Крабоед был уже у самой воды, и Кристенсен понял, что догнать добычу ему не удастся, но он все же вскинул ружье и в последний раз, почти не целясь, выстрелил. Тюлень ударил хвостом по сугробу, и в сторону его преследователя полетел маленький снежный фонтан — за которым тут же последовала куча водяных брызг. Добыча плюхнулась в воду, оттолкнулась от ледяного берега и с еще большей скоростью скрылась в черной морской глубине.
Возвращался Кристенсен на корабль медленно, еще сильнее проваливаясь в сугробы и, должно быть, здорово ругаясь на себя и на чересчур проворного крабоеда. Толкавшиеся на палубе зрители уже давно перестали сдерживаться и хохотали в полный голос. Большинство, несмотря на то, что в этот раз они остались без свежего мяса, явно были на стороне тюленя.
— Как такая туша может так быстро бегать?! — изумленно бормотал Кристенсен, поднимаясь на палубу. — С двумя ластами вместо ног! И ведь я наверняка в него попал, не мог я с такого расстояния промахнуться…
— Ну разумеется, ты в него попал, — заверил его Амундсен, в глубине души, впрочем, сильно сомневаясь в своих словах. — И в следующий раз тебе обязательно повезет.
Охотник с благодарностью кивнул:
— Надеюсь, что так. Нет, ну до чего же эти твари живучие!
Два других тюленя, не ставшие убегать от охотников, лениво сдвинулись с места и, неуклюже переваливаясь с боку на бок, подползли немного ближе к краю берега. Глядя на их неловкие медлительные движения, невозможно было поверить, что их собрат, точно такой же тюлень-крабоед, только что передвигался с огромной скоростью и невероятно ловко увертывался от пуль.
— Ладно, завтра еще наохотимся, — усмехнулся Руал, переводя взгляд на темно-синее небо позади него, а потом на солнце, висящее над горизонтом с противоположной стороны.
— Только после того, как уберете отсюда псарню, — непоколебимым тоном напомнил ему Нильсен.
Увы, мечте капитана избавиться за один день от всей "псарни" сразу не суждено было воплотиться в жизнь. Утром Амундсен перебазировал с корабля на берег только восемь собак — тех, что не поместились на палубе и путешествовали на капитанском мостике. Очутившись на твердой, не раскачивающейся под их лапами земле, мохнатые путешественники тоже почувствовали себя неуютно. Они осторожно ходили по снегу, время от времени утыкаясь в него носами и что-то старательно вынюхивая. Руал отметил, что Полковник и здесь, на земле, остался для остальных собак вожаком: они не решались отойти от него дальше, чем на пару шагов, и все время посматривали на этого огромного пса, словно спрашивая, что он собирается делать. А когда сам он, унюхав в воздухе что-то интересное, зашагал вдоль берега, другие собаки поспешили вслед за ним. Самые старательные из них, как показалось Руалу, даже помахивали хвостом так же, как и Полковник, и вообще пытались копировать все его движения. Амундсен с удовольствием отметил все это, посчитав, что запрячь такую дружную группу собак в сани ему не составит никакого труда. Но когда сани были спущены с корабля и нагружены первой партией необходимых на зимовке вещей, стало ясно, что начальник экспедиции немного погорячился.
Именно в тот момент, когда он начал выстраивать собак перед нагруженными санями, Полковнику непонятно зачем понадобилось вернуться к кораблю, и его пришлось ловить за ошейник и тащить обратно. Остальные собаки, судя по всему, решили, что вожак предоставил им свободу, и пока Руал разбирался с Полковником, благополучно разбрелись в разные стороны. Амундсен поставил вожака упряжки перед санями и принялся подзывать к себе других псов, но те в ответ только вяло помахали хвостами и продолжили обнюхивать снег.
— Привыкли, паршивцы, ничего не делать, — почти ласково усмехнулся Руал и, подбежав к ближайшей собаке, повел ее к Полковнику. — Все, милые, сладкая жизнь у вас кончилась. У нас, людей, кстати говоря — тоже, если вас это утешит…
