Вера Хенриксен - Сага о королевах

— Слышала, и уверена, что тут постарались дружинники конунга. Но я не знаю этого наверняка.

— Конунг потребовал от Асбьёрна, чтобы тот стал управляющим после убитого им освобожденного раба. Он хотел унизить Асбьёрна. Это было глупо и несправедливо. Олав вызвал неудовольствие всей семьи Асбьёрна, а у него могущественные родичи. А затем Асбьёрн отправился в свою усадьбу в Трондарнесе. Турир Собака посоветовал ему не возвращаться обратно к конунгу, чтобы не навлечь беды на свою голову. И не позорить родичей. Асбьёрн послушался и остался дома. Тогда Олав послал к Асбьёрну гонца с собственным копьем. Это очень красивое копье, со стальным наконечником и серебряной насечкой на древке. Конунг сказал, что будет рад, если копье попробует на вкус мясо Асбьёрна. Так все и случилось. Турир Собака сам вытащил королевское копье из тела Асбьёрна. Турир оставил копье себе, и не трудно догадаться, что он собирается с ним сделать.

— Сколько же новых врагов теперь появилось у конунга из-за этого? — спросила я.

— Все родичи Эрлинга и Турира и их друзья. Аслак и Скьяльг Эрлингссон отправились к королю Кнуту, так что у Эрлинга нет теперь обязательств перед Олавом. Да и Турир Собака долго теперь не пробудет в стране. Кроме того, два близких друга короля женаты на женщинах из этих семей. И не думаю, что конунгу теперь стоит рассчитывать на их преданность.

— О ком ты думаешь? — спросила я, хотя уже знала ответ.

— Два сына Арне из Гицки. Да и других врагов у конунга предостаточно. А если Олав и дальше будет себя так вести, то количество врагов только увеличится. И он скоро окажется в положении, когда ему не на кого будет даже опереться.

— И поэтому ты решил уехать от конунга? — спросила я.

И добавила:

— Ты думаешь, что конунг проиграет сражение королю Кнуту?

— Думаю, что да. Но если бы кто-нибудь другой сказал мне, что это истинная причина моего отъезда из Норвегии, это означало бы конец нашей дружбы.

Внезапно он улыбнулся:

— Ты, королева Астрид, умеешь говорить самые неприятные вещи мужчине таким доброжелательным голосом, что он никогда не воспримет это как оскорбление.

— У меня был хороший учитель, — ответила я, и мы оба расхохотались.

— Ты задала мне один вопрос, — продолжал Сигват, — и я тебе на него отвечу. — Я бы бился рядом с королем до последней капли крови, если бы он не оказался предателем.

— Почему ты так привязан к конунгу Олаву? Ведь ты же не женат на нем?

— А ты бы предпочла не быть за ним замужем?

— Все происходит по повелению Господа.

Он посмотрел на меня и сказал:

— Я не думаю, что тебе понравится моя речь, но я все равно скажу тебе это. Всем в Норвегии было бы намного лучше, если бы ты была помягче с конунгом.

— Он сам никогда не был ласков со мной, так чего же ждать от меня?

— А ты когда-нибудь чувствовала, что он ищет у тебя поддержки?

— Да, — я была вынуждена признать это, поскольку хорошо помнила, как конунг без слов просил меня о помощи.

— Тогда ты знаешь, что я прав.

— Так ты считаешь, что следует положить голову на плаху, чтобы узнать, что за этим последует?

— Я считаю, что тебе следует быть терпеливой и ласковой с конунгом. И я знаю тех, кого ты называешь Олавом Альвом Гейрстадира и сыном Харальда Гренландца. Олав Альв Гейрстадира заставлял меня гореть от нетерпения и бороться рядом с ним, плечом к плечу. А сына Харальда Гренландца я и знать не хочу. Но зато я встречал самого конунга Олава, о котором тебе ничего не известно.

— А разве двоих не достаточно? — резко спросила я.

Он продолжил, как будто не слышал моего вопроса:

— И больше всего я привязан к конунгу Олаву. Он тоскует по миру, по справедливости, он хочет жить по законам любви епископа Сигурда.

— И когда же ты встречал этого конунга? — недоверчиво спросила я.

— Я видел его лишь пару раз. А однажды он заговорил об этом сам. Один-единственный раз. «После сражения, — сказал конунг, — наступит мир и спокойствие, и воцарится любовь к Богу». При этих словах он весь светился.

— Он хотел сделать приятное епископу Сигурду.

— Может быть, но мне кажется, ты не права. А о мире после сражения, о тоске по любви и справедливости говорит не только епископ Сигурд, об этом вспоминают даже язычники. Ведь ты знаешь, что написано в одной из песен «Старшей Эдды», в «Прорицаниях Вельвы»?

Я подумала.

— Насколько я помню, речь там идет о ненависти и борьбе.

— Не только. Сначала там рассказывается о жизни богов, до того как Один поднял копье и убил первого человека. А затем говорится, что одно убийство влечет за собой другое. Ненависть порождает ненависть. И когда на земле не останется ни одного человека, который был бы поражен этой вселенской ненавистью, то тогда наступит Рагнарёк — закат богов.

Он закрыл глаза, вслушиваясь в звук стихов. И продолжил:

Но вёльва видит и другое — рождение нового мира.

— Ты просто выбрал строфы из песни, как тебе захотелось, — после раздумья сказала я.

— Да, но их смысл от этого не изменился.

Я промолчала, а Сигват добавил:

— Мне кажется, что конунг боится показаться слабым. И именно поэтому он везде видит врагов и воспринимает любые слова как оскорбление. И поэтому он жаждет власти. А в результате становится предателем, и предает не только друзей, но и самого себя, поскольку отходит от заповедей Господа нашего. Может быть, если бы нашелся человек, который бы его любил и поддерживал, то конунг смог бы справиться с собой и своим страхом. Если бы он только знал, что с этим человеком ему не нужно быть сильным.

— И какой бы конунг из него получился, если бы он следовал заповедям Христа? — спросила я. — Как ты, Сигват, можешь говорить о мире, когда сам всегда прославлял военные подвиги Олава?