— Если я уеду на неделю и всё это время не буду посещать Беллецию, - предположил Люсьен, - то и в этот мир я вернусь через неделю.
Но никто из них не знал, случится ли так на самом деле. Когда Детридж говорил Герцогине, что Люсьена некоторое время не будет, они действительно думали, что его не будет как минимум неделю. Но сейчас, вернувшись в лабораторию, Родольфо боялся, что время в мире Люсьена опять ускорится и Люсьен может вернуться в любую минуту. Он пытался прикинуть, сможет ли он или Детридж оставить Люсьену предупреждение, переместившись в его мир.
— Я готов сделать это, — сказал Детридж, — если это поможет мальчику.
— Спасибо, — ответил Родольфо, — это было бы замечательно, но я думаю, что у вас не получится. В
двадцать первом веке вы будете сильно дезориентированы. По крайней мере, я в двадцатом веке оказался в весьма затруднительном положении. К тому же я уверен, что вы прибудете в момент сразу после следующей стравагации Люсьена и будет слишком поздно.
— Значит, мы должны найти другой способ, — сказал Детридж просто.
Ничего не зная о том, сколько людей думают о нем в Беллеции, Люсьен продолжал исследовать Венецию. Его родители были ошеломлены его знанием города, даже несмотря на то, что время от времени он пытался провести их беллецианским маршрутом к чему-нибудь, что не существовало в Венеции или находилось совершенно в другом месте. Как бы там ни было, ему все лучше удавалось сглаживать эти различия, и большую часть времени он демонстрировал просто потрясающее знание города и его обычаев. «Чтение, бесспорно, пошло тебе на пользу», - сказал ему отец.
Сегодня они собирались поплыть на острова, и Люсьену пришлось приложить усилия, чтобы называть их правильно: Мерлино – Мурано, Бурлеска – Бурано и Тороне – Торцелло. Вначале они приплыли на Мурано, с его бесконечными магазинами, продававшими изделия из стекла, и бесчисленными зазывалами, затаскивавшими туристов на демонстрацию того, как работают их стеклодувы.
— «Ingreso liberto», - прочитал отец на одной из дверей. — По-моему, это означает «вход свободный». А разве могло бы быть иначе? Это же магазин!
Никому из них не понравилось кричаще раскрашенное и баснословно дорогое стекло, хотя Люсьен купил-таки самого простого стеклянного овна – без крыльев. Он жалел, что не может рассказывать родителям, каким может быть настоящее стекло Лагуны. Музей тоже был совершенно обычным и не сравнимым с мерлинским. Не было ни Мастера Стекла, ни роковой маски, и пока его родители с интересом разглядывали какие-то древние черепки и осколки, заскучавший Люсьен ждал их в саду, где в высокой траве играли полудикие кошки.
Самым лучшим на Мурано был момент, когда они обедали в ресторанчике на берегу канала, на террасе у самой воды. На другой стороне была древняя церковь, про которую в мамином путеводителе было сказано, что под ней лежат кости дракона, которого святой убил своим плевком.
Бурано был больше похож на свой талийский эквивалент, за исключением того, что там не было единственного белого домика, хотя Люсьен специально обыскал весь городок.
— О, вы только посмотрите на это кружево! — воскликнула мама, и потрясенный Люсьен увидел седую старушку, работавшую у дверей своего дома. Дом был голубым, а кружево не столь искусным, как работа Паолы, но все же очень красивым. Люсьен был очень взволнован и настоял на том, чтобы купить маме скатерть, хотя на это ушли практически все деньги, которые он привез с собой в Венецию.
— Нет, Люсьен, в самом деле, не нужно, — протестовала она, но ничто не могло остановить его.
— Помнишь мой сон? — сказал он. — Про кружева, когда ты никак не могла меня разбудить? Я очень хотел подарить их тебе.
Арианна была потрясена. Герцогиня с трудом взяла себя в руки и рассказала ей историю, настолько невероятную, что Арианна даже не сразу поняла, о чем она говорит.
— Ты веришь, что ты дочь Валерии и Джанфранко Гаспарини, ведь так? — спросила Герцогиня.
— Верю? Нет, я знаю, что это так. — ответила Арианна.
— Да, я знаю твою историю. — согласилась Герцогиня. — Figlia dcl 'lsola, единственный ребенок, рожденный на острове за долгие годы. Только это не так.
— Что именно не так?
— То, что ты рождена на Торроне. На самом деле ты родилась здесь, в Беллеции, о этом дворце, и была тайно переправлена на остров, когда тебе было всего несколько часов отроду.
— Я не верю вам, — сказала Арианна. — Откуда вы узнали об этом?
— Я сама присутствовала при твоем рождении, — ответила Герцогиня с обычным для нее чувством юмора. — Я даже участвовала в нем самым непосредственный образом. Догадываешься, о чем я?
Арианна попыталась представить себе Герцогиню в роли акушерки, но не смогла.
— Я родила тебя. — нежно сказала Герцогиня. — ты моя дочь, Арианна, но я отдала тебя своей старшей сестре Валерии и ее мужу.
У Арианны закружилась голова. Валерия и Джанфранко не ее родители? Это то же самое что сказать, что Беллеция не город. Это полная бессмыслица. И Герцогиня — ее мать? Все, что Арианна знала о себе до сегодняшнего дня, оказалось неправдой. Но среди всех бушевавших в ней эмоций одна мысль всплыла в ее сознании: если она родилась здесь, в Беллеции, то не совершала преступления, оставаясь в городе на Giornata Vietataf. Ее не сожгут. Она ухватилась за эту мысль и постаралась успокоиться.
— О чем ты думаешь? — спросила Герцогиня.
— О многом, — ответила Арианна. — Но если то, что вы сказали — правда, тогда я не должна больше сидеть в этой камере.
Герцогиня вздохнула.
— Это правда, но я бы хотела, чтобы ты добровольно осталась здесь до суда, всего на несколько дней. Я подготовлю доказательства, которые убедят Совет, что ты белецианка по рождению, но мне нужно, чтобы твое происхождение оставалось тайной еще некоторое время. Иначе мы обе окажемся в опасности.
В этот момент Арианна выхватила еще одну мысль из ви хря, кружившего в ее голове: «Если Джанфранко — мой приемный отец, тогда кто же настоящий?»
Торцелло был точно таким, каким Люсьен запомнил Торроне, за исключением мозаик в маленьком соборе, которые были не серебряными, а золотыми. Белоснежные домики вокруг канала, где жила Арианна, торговцы кружевом и стеклом, у которых, конечно, не было мерлинских кинжалов, травянистая пустошь за собором — все это заставило Люсьена почувствовать себя как дома первый раз за время путешествия, несмотря на то что на Торроне он был только один раз.
К тому моменту, когда они вернулись к каналу, чтобы сесть на паром, который доставит их обратно в Венецию, он очень устал, но чувствовал себя счастливым. Но. проходя мимо дома, соответствовавшего дому Арианны, он снова испытал странное чувство. Это было не так плохо, как в тюрьме во Дворце дожей, это был не тот ужас и отчаяние, а сильное ощущение опасности, и на этот раз оно, казалось, угрожала ему самому.
