Луи Буссенар - Под барабанный бой

Африканцы рубились не жалея сил. Под их бешеным натиском артиллеристы, бросив свои гаубицы, кинулись наутек.

Шаг за шагом французская армия приближалась к массиву[149] Сольферино. Предстоял штурм башни. Зуавы, построившись перед кипарисовой аллеей, ожидали приказа. Старина Раймон курил свою вечную трубку; Обозный прикладывал платок к кровоточащему левому уху, которое задела пуля. Оторва в тунике нараспашку, уперев острие сабли в край ботинка, стоял перед своими подчиненными. Подбежал Питух с флягой.

— Капитан, не желаете глоточек?

— Можно.

Фляга перешла к Обозному, потом — к Раймону, который, отхлебнув, вернул ее капитану.

— Черт побери! Пить хочется, как будто во рту раскаленная лава![150] — сделав глоток, Жан передал флягу стоящему рядом солдату.

— Передай товарищам! Эх, если бы наш бедный Франкур был здесь!

— Да… — подхватил Обозный. — Хорошо, если он в плену, а не погиб. Пока жив, буду помнить о нем…

Звук рожка не дал юноше договорить.

— Смирно!

Зуавы замерли в тревожном волнении. Каждый понимал: сейчас начнется беспощадная схватка с врагом, и все желали, чтобы это был последний, решающий штурм.

Прозвучали сигналы трубы:

После томительной паузы тишину нарушил громкий голос командира:

— Вперед! В атаку!

И через несколько секунд — «Заряжай!».

Бешеный бой барабанов заставлял сильнее стучать сердца зуавов.

Полк устремился к старой квадратной башне, проклятой «Итальянской шпионке», которую плотным кольцом окружили белые мундиры.

Затрещали ружья, кося передние ряды африканцев. Затем заговорили пушки, и в наступающих полетели снаряды. Первый штурм был отбит, и полк вернулся на прежнюю позицию.

— Вперед! Черт побери! Вперед! — надрывались офицеры.

Без устали стучали барабаны, пели горны. Зуавы предприняли новую атаку, и вновь яростный огонь неприятеля заставил их отступить.

Выбрав момент, австрийцы перешли в контрнаступление. Завязался рукопашный бой. Знамя французов выпало из рук знаменосца. Его подхватил старый сержант из почетного караула, но вскоре был застрелен. Трижды знамя поднимал кто-нибудь из солдат, и всякий раз пуля настигала смельчака.

У Обозного вдруг заклинило карабин. Зуав в раздражении дергал затвор — все напрасно. Толстяку ничего не стоило заменить испортившееся ружье. Оружия на земле валялось предостаточно. Но такая мысль даже не пришла ему в голову. Бывший крестьянин из Боса привык бережно относиться к амуниции. Не обращая внимания на свист пуль, он спокойно разобрал карабин. Прочистив его и устранив неполадку, толстяк зарядил ружье и огляделся. Ситуация вокруг изменилась.

Теперь знамя было у Оторвы, белые мундиры окружали его. Капитан стоял с непокрытой головой, в тунике, до лохмотьев изрубленной саблями, крепко сжимая древко флага. Молодой австрийский лейтенант уже протянул руку, чтобы вырвать знамя, но француз ударом сабли отрубил врагу руку.

Увидев, что и командир и знамя в опасности, Обозный бросился на выручку. На бегу, приложив ружье с полной обоймой к плечу, он все стрелял и стрелял по белым мундирам. Выстрелы достигали цели — уже с десяток австрийцев лежало на земле. Сильный удар свалил толстяка с ног, но, и лежа на земле, он продолжал стрелять. Знамя полка было спасено.

— Спасибо, дружище! — Бургей крепко пожал руку босеронцу.

Французам удалось пробить брешь в построении противника. Среди австрийцев возникла паника. Питух с перепачканным кровью лицом, не переставая трубить, первый ринулся на прорыв. Остальные последовали за ним. Роты, батальоны и полки перешли в наступление.

Наконец-то зуавы взяли реванш. Ловко орудуя штыками, «шакалы» теснили противника, сдававшего шаг за шагом свои позиции.

Подошли гвардейские стрелки. Они уже отбили у врага кладбище и часть массива и теперь рвались к старой башне. Это был большой успех, но еще не победа. Враг не думал сдаваться.

Два события, происшедшие одно за другим, изменили ход сражения. Когда австрийские войска снова пошли в контрнаступление, их противники применили новое оружие — пушки с нарезными стволами, которые тогда были на вооружении только у французской армии. Снаряды разорвались в самом центре вражеского тыла, произведя большие разрушения, убив и покалечив множество солдат. Австрийцы, не ведая о столь дальнобойном оружии, решили, что окружены. Смертельно напуганные, они стали отходить, как вдруг из старой башни раздалось два мощных залпа. Грохот был такой силы, что у воинов заложило уши. Белыми мундирами овладела паника: неужели они в ловушке?

В это время с другой стороны ружейные залпы ударили по полку Густава Ваза, сильно пострадавшему в боях.

— Мы погибли! — отчаянье кричали австрийцы, бросая оружие. — Французы заняли башню!

Что такое? Башня взята? Но как, кем? Ведь французы еще в сотне метров от нее. Тем не менее трехцветный сине-бело-красный флаг[151] появился в одной из бойниц зубчатой стены и, подхваченный ветром, теперь развевался над дымом баталий. Никто не обратил внимания на стоявшего рядом со штандартом зуава с ружьем в руке. Герой нацепил феску на острие штыка и крикнул так, чтобы двадцать тысяч солдат услышали его:

— Да здравствует Франция!

Беглецы. — Встреча с патрульными. — Путешествие с полком хорватов. — Франкур-кларнетист. — «Итальянская шпионка». — Панорама сражения. — Капрал не может усидеть на месте. — Неужели победа? — Еще один франко-итальянский союз.

Франкур и Беттина оказались среди ночи на улицах Кремоны[152]. Они не знали, куда идти, и некоторое время стояли, словно не осмеливаясь нарушить тишину звуком своих шагов. Но стоило беглецам пройти несколько десятков метров, как их тут же остановил ночной патруль. Недаром старый солдат предупреждал, что в Кремоне полно австрийцев.

На вопрос «Кто идет?» Беттина ответила нараспев плаксивым голосом, с характерным для итальянских нищих говором:

— Господа хорошие, пожалейте двух несчастных…

Сержант, командовавший патрулем, подошел ближе и спросил по-итальянски:

— Кто такие? Нищие?

— Он слепой… А я веду его… Нужда толкнула нас просить подаяние…

— Слепой или нет, — сказал сержант, немного смягчившись, — следуйте за мной.