В другое время Баха ад-Дину предложили бы прохладительный напиток, жуляб со льдом. Но теперь шел двадцать девятый день рамадана, месяца поста, и мусульманам полагалось воздерживаться от еды и питья от восхода до заката солнца. Поэтому после обмена приветствиями Баха ад-Дин уселся, скрестив ноги, на подушки и стал терпеливо ждать, когда его ознакомят с причиной вызова. Легкая беседа перетекала с одной темы на другую: благополучие семей, бегство из Акры одного из эмиров, спустившегося по веревке из слухового окна, неприятные новости о том, что местные крестьяне продают франкам большие количества провизии. Но вскоре аль-Адиль перешел к сути визита.
— Ты осведомлен о первом предложении, сделанном нам английским королем?
— Да, господин, — заверил Баха ад-Дин.
Ричард направил Салах ад-Дину на удивление откровенное письмо, где говорил, что обе стороны несут тяжелые потери и необходимо изыскать способ положить конец войне. Король предлагал уступить ему земли к западу от реки Иордан и город Иерусалим. Далее настаивал, что Истинный крест должен быть возвращен, потому как «для тебя он не более чем кусок дерева, в наших же глазах имеет огромную ценность». Султан ответил отказом на все три требования, настаивая, что Иерусалим для мусульман еще важнее, чем для христиан, «ибо это место, куда путешествовал Пророк и где собираются ангелы». Упомянутые земли изначально принадлежали арабам, обладание же Крестом «является нашим большим преимуществом, и мы не можем отдать его вам без выгоды для Ислама».
На том переговоры прекратились, и Баха ад-Дин сгорал от любопытства, что же предлагают неверные на этот раз.
— Мы не раз соглашались с тем, что франки очень предсказуемы, — продолжил аль-Адиль с легкой улыбкой. — Но этого нельзя сказать об английском короле, потому как тот выступил с воистину удивительным предложением. Он намекает на проверенный способ заключить мир — женитьбу.
Баха ад-Дин пришел в изумление. Действительно, в христианском и мусульманском мире войны зачастую улаживались при помощи брачного союза. Но тут речь шла о святой войне, равно для франков и для сарацин.
— Чьей женитьбы, господин? — осторожно осведомился чиновник.
— Моей. — Темные глаза аль-Адиля блеснули весельем. — Английский король сватает за меня свою сестру, вдову короля Сицилии.
Баха ад-Дин гордился своей непроницаемостью — это жизненно важное умение для дипломата и очень полезное для всякого, кому приходится иметь дело с сильными мира сего. Но в этот миг этот навык подвел его. Он ахнул, челюсть у него отвисла. Чиновник был настолько поражен, что присутствующие расхохотались.
— Он ведь шутит? — воскликнул Баха ад-Дин.
Аль-Адиль посмотрел на писца, взглядом повелев ему дать ответ.
— Имея дело с королем, нелегко утверждать, — начал Саньят. — Потому как он любит выражаться насмешливо, говоря подчас наполовину всерьез, наполовину нет. Но не думаю, что в этот раз имеет место шутка.
— Если и шутка, то весьма продуманная, — вмешался аль-Адиль. — Леди Джоанна станет королевой Иерусалима, которому предстоит сделаться столицей нашею государства. Брат пожалует мне земли между морем и рекой Иордан, сделав меня их правителем, а Ричард дает за сестрой в приданое прибрежные юрода Акру, Яффу и Аскалон. Христианского гарнизона в Иерусалиме не будет, только священники и монахи, но христианам будет позволено свободно посещать город или жить в нем. Деревни будут отданы тамплиерам и госпитальерам, а мы с женой станем удерживать за собой все замки. Наше новое королевство останется частью владений султана. Неверные получат назад свой святой Крест, произойдет размен пленниками. После подписания мира Ричард и все заморские франки вернутся в свои земли. И мы, как предполагается, заживем мирно и счастливо.
Баха ад-Дин поймал себя на мысли, что соглашается с аль-Адилем — для шутки все уж больно детально продумано. Но едва ли это серьезное предложение. Что надеется выиграть с его помощью английский король? Не проверка ли это их готовности продолжать войну? Или что-то похуже? Не пытаются ли франки забить клин между султаном и его братом? Видя, что аль-Адиль ожидает ответа, чиновник решил прибегнуть к уклончивой тактике.
— Но готов ли ты жениться на неверной, мой господин? — с улыбкой спросил он.
— Ну, говорят, эта неверная весьма недурна собой. — Аль-Адиль в свою очередь улыбнулся. — А Коран дозволяет мужчине брать за себя скромную женщину из Людей книги, хотя мусульманским женщинам выходить за придерживающихся иной религии, разумеется, запрещено. Не знаю, разрешает ли Священная книга христиан подобные браки? Буду удивлен, если так. Впрочем, это все очень удивительно, не так ли? Говорите про английского короля что угодно, но он намного интереснее большинства неверных. Можете представить себе Ги де Лузиньяна или Конрада Монферратского, делающих подобное предложение?
— Возможно, у них просто нет сестер на выданье, — возразил Баха ад-Дин, и все рассмеялись.
Однако насмешливый, легкомысленный тон аль-Адиля не обманул хрониста. Брат султана являлся настоящим гроссмейстером в самой опасной из игр — погоне за властью и в ее приобретении, умел ловко балансировать между собственными амбициями и преданностью Салах ад-Дину. Такого человека не просто обвести вокруг пальца, и такое из ряда вон выходящее предложение явно настораживало его. Но одновременно Баха ад-Дин это видел, аль-Адиль заинтригован, а возможно, и поддался соблазну. Да и почему нет? Какой же человек не хочет заполучить собственную корону?
— Каково же твое желание, мой господин? — осторожно осведомился чиновник. — Стоит ли довести это предложение до султана?
— У нас нет выбора. Даже будь мы уверены, что это уловка, нам все равно следовало бы уведомить брата, ведь это по меньшей мере позволит заглянуть в образ мыслей английского короля. Я пригласил Алама ад-Дина Сулеймана ибн-Жандара, Сабика ад-Дина и еще нескольких эмиров присоединиться к нам после полуденных молитв, чтобы все обсудить. Затем я прошу тебя отправиться к султану и сказать ему следующее: если он одобрит предложение, я соглашусь на него. Но если откажет, передай, что мирные переговоры достигли решающей точки, и если они не будут завершены, то только по его воле.
— Я понял, господин мой, — заявил Баха ад-Дин, и не слукавил.
Аль-Адиль вел дело осторожно, как ему и полагалось. Он ведь самый доверенный из советников султана. Но одновременно и потенциальная угроза, поскольку превосходит талантами любого из сыновей Салах ад-Дина, и несмотря на теплые родственные чувства, султан рано или поздно может задаться мыслью: а так ли предан останется брат после его смерти?
— Я понял, — повторил чиновник, отметив про себя, что этот неверный английский король оказался более ловким, чем они предполагали, а значит, и более опасным.
— Ты сделал что?
— Джоанна, дашь ты мне объяснить? И Бога ради, не кричи так.
Не так-то просто сыскать уединенное место в армейском лагере. Ричард нашел лучший выход — наведался в шатер сестры и услал прочь фрейлин и слуг. Но эта предосторожность не сработает, если она и дальше будет визжать, как разъяренная торговка рыбой.
— Объяснить? — В ее голосе слышалось недоверие. — Неужели ты можешь предложить объяснение, в которое я поверила бы?
Не успел он ответить, как полог шатра распахнулся.
— Ричард! Джоанна! Что стряслось? Я всю дорогу сюда слышала крики!
Ричард вторжению Беренгарии не обрадовался, предпочитая обсудить все наедине с сестрой. Но супругу не попросишь выйти вон, подобно приближенным Джоанны, и даже попробуй он это сделать, Джоанна в нынешнем своем состоянии назло потребует, чтобы невестка осталась.
— Ты ей скажешь или я? — Джоанна яростно смотрела на брата, сверхъестественно напоминающая свою мать в приступе царственного гнева. — Твой супруг продал меня саладинову брату! Он предложил мирный договор, основанный на моем браке с аль-Адилем!
— Ричард?! — Беренгария смотрела на мужа как громом пораженная. — Как ты мог?
