У Татьяны тогда тоже был счастливый день. Пока он сдавал выпускные экзамены, она участвовала в соревнованиях по гимнастике на первенство столицы. Татьяна, уже перворазрядница, выступила очень успешно и заняла неожиданно для всех третье место, опередив многих именитых московских гимнасток. Это был большой успех.
Молодые лейтенанты, остановив три машины такси, шумно втиснулись внутрь и помчались через весь город по пустынным улицам столицы на Красную площадь, где постояли у Мавзолея, а потом по Садовому кольцу рванули к Киевскому вокзалу и далее по набережной к Воробьевым горам. Темные воды Москвы-реки отражали огни фонарей. Одинокий катерок тянул две баржи к Южному порту. От катера и барж длинными усами разбегались волны, они дробили отражения фонарей и далеких звезд. От реки веяло прохладой. На востоке занялась заря, и на фоне розового неба чернел, словно нарисованный тушью, ажурный железнодорожный мост окружной дороги.
– Штурмуем высоту? – подал команду Василий Селезнев, отличник курса, заводила, который выбрал службу на Дальнем Востоке. – Встречаем древнее ярило на вершине горы!
Дружно бросились на склон, продираясь сквозь кусты и по росной траве. Компания как-то незаметно распалась на парочки. Татьяна, схватив Сергея за руку, увлекала его вверх.
– Давай, давай, лейтенант! – подбадривала она весело. – Не отставай!
А он и не думал отставать. Сергей не чувствовал под собой земли. Ему было хорошо с нею, очень хорошо, и в то же время он никак не мог побороть до конца в самом себе какое-то запоздало появившееся чувство собственной вины, хотя никакой вины и не было. Впрочем, нет, была. Она заключалась в том, что он впервые один находился с Татьяной, без закадычного друга Бориса Степанова. Так получилось. Тот не смог прибыть на выпускной вечер из подмосковного спортивного лагеря, где находился на тренировочных сборах, прислал поздравительную телеграмму. Сергей же испытывал двойственное чувство. Его охватывала радость, что он с Татьяной, и в то же время испытывал он какую-то неловкость за свое счастье, за свои намерения, хотя никаких намерений у него не было. Он просто пьянел от радости жизни и смущался своей радости. А Таня, как ни в чем не бывало, весело смеялась и, судя по всему, чувствовала себя свободно и раскованно.
– Вперед, мой лейтенант!
Татьяна каким-то чутьем в темноте выбирала дорогу, вернее, угадывала чуть приметную тропу, и они карабкались по ней. Сергей следовал за девушкой в каком-то сладком радужном тумане и продолжал чувствовать необъяснимую скованность, которая не только не проходила, а как будто бы все больше и больше овладевала им. Да еще некстати он невольно подумал о своем парадном новеньком мундире и блестящих зеркалом хромовых выходных сапогах, сшитых на заказ. А Татьяна подбадривала его из темноты и сама лезла куда-то вверх по росной траве, сквозь колючие кусты.
– Давай сюда, Серега!
Сергей рывком, напрямик, одолел крутой подъем, измазав коленки и поцарапав руку, взобрался к узкой площадке, где около ствола дерева светлело платье Татьяны. Вокруг было тихо и темно. Товарищи с подругами не подавали голосов. Они или уже вскарабкались на самый верх, или попритихли на полпути. Только какая-то ночная пичуга, видимо потревоженная людским вторжением, попискивала откуда-то сбоку. Да по черному ажурному месту, монотонно постукивая колесами на стыках, прокатил грузовой состав...
– Как красиво, а? – Татьяна стояла, прижавшись к его плечу.
– Да!.. Красотища!
Перед ними в розово-сиреневой дымке рассвета расстилался огромный город. Блеклые огни фонарей вычерчивали знакомые улицы и проспекты. Вырисовывались силуэты многоэтажных зданий, и в окнах зажигались огоньки. Далекие трубы дымили порозовевшим красивым дымком. А прямо перед ними, на фоне алого неба отчетливо поднимались островерхие, увенчанные рубиновыми звездами башни Кремля, ослепительно отливали золотом луковки древних соборов и стрельчатой колокольни Ивана Великого, ранее других встретившего первые солнечные лучи.
На их глазах преображалась и Москва-река, становясь величественно торжественной. Она розовела, и ее воды, доселе темные и невзрачные, превращались в расплавленный металл, который плавно струился и двигался в свое будущее. Чуть слышно доносился приятный сладковатый запах дыма, послышались далекие гудки машин, мерное дыхание пробуждающегося большого города. А здесь, на склоне Воробьевых гор, они невольно ощущали благостный покой родной природы, которая жила по своим извечным законам, казалось, неподвластным никому на свете, утверждая само существование жизни.
Татьяна стояла рядом, прижавшись доверительно к его плечу, обхватив его за талию. Сергей легонько обнял ее за плечи и чувствовал тепло ее тела, проникавшее сквозь тонкую материю платья, ощущал ее близкое дыхание, непонятный, волнующий запах волос. Он стоял в нерешительности, блаженствуя в радости, и вся неловкость, непонятная и донимавшая его натянутость, чувство неясной вины окончательно исчезли, и мир новой жизни открывал перед ним свои необозримые просторы. Он чувствовал прилив сил, ощущал себя уверенным и беспредельно счастливым.
– Через год я за тобой приеду, – шепнул Сергей, словно боялся, что их могут подслушать, сам удивляясь своей смелости, своему предложению.
– Я буду ждать, – так же тихо ответила она, не поднимая головы, а только еще ближе прижавшись к нему.
– И мы придем сюда встречать рассвет.
– Обязательно, Сережа...
– Чтоб никогда больше не расставаться...
– Да, Сережа... Чтоб никогда не расставаться...
Сергей, не открывая глаз, печально и грустно улыбнулся, вспоминая тот сладостный рассвет. Прошел год. Как все неузнаваемо изменилось! Обидно и надсадно заныло сердце, полынной горечью томилась душа. Удастся ли им когда-нибудь вообще свидеться? Останется ли он в живых? Сергей тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя минутное оцепенение, видение далекого теперь прошлого, и вырываясь из сладкого забытья в суровую действительность. Живительные утренние лучи солнца влетали в распахнутый люк танка и утверждали начало нового трудового дня большой и нелегкой войны, наполненной опасностью и неожиданностями.
4
Отсюда, с небольшой вершины, поросшей деревьями и кустарниками, хорошо просматривалась пойма реки, сама река, спокойная, широкая, отливавшая серебром в утренних лучах, и мост. Добротный, в два пролета, сооруженный из кряжистых бревен, опиравшийся на массивный бык, вставший посередине реки. Две дороги – одна выбегала из лесной пущи, чуть приметная, проселочная, по ней они ехали на танке, и другая – магистральная, соединялись почти перед самым мостом, чтобы снова разбежаться в разные стороны уже на той стороне реки.
