На борт фрегата поднялся человек, по виду и одежде не моряк, но явно хорошо знакомый с морской жизнью, о чём можно было судить по его ловким движениям на покачивающейся палубе.
Обменявшись несколькими словами с вахтенным, незнакомец отправился по узкому проходу между бортом и рубкой на корму и поднялся по трапу в каюту капитана.
С пушечной палубы доносилось хлюпанье воды и шварканье швабр. Было ещё рано, и свободные от погрузки товаров матросы под командой боцмана Килинга работали на шкафуте и баке. Один из них хриплым голосом напевал корсарскую песенку.
Когда спустя полчаса Доуссон отправился докладывать капитану и получить распоряжения насчёт дальнейших действий, незнакомца уже нигде не было видно. Первый помощник даже усомнился, что видел того человека.
Зато он нашёл меня, который на квартердеке разговаривал с поднявшимся на борт капитаном баркентины «Ласточка», стоявшей на якоре рядом с «Вегейром». Капитан Остин, средних лет человек, с лицом землистого цвета и отвислой губой, стоял на шкафуте и, размашисто жестикулируя, излагал своё предложение. Я слушал, не выражая никаких эмоций, молча наблюдая за коренастыми матросами, столпившимися на грот-люке, которые готовились сгружать на берег очередную порцию товаров, поднятых из трюма. Прежде чем загрузить приобретённое, требовалось освободить трюм от проданного.
Подойдя ближе, Доуссон услышал, как капитан «Ласточки» предлагал мне принять корсарский патент от губернатора Багамских островов, который обещал нам всяческую поддержку. Этот сэр Ричард делал очень щедрое, по его мнению, предложение. Губернатор организовал нечто вроде своего частного небольшого флота, состоящего из дюжины кораблей, и просил передать, что их содружество нуждается в таких людях, как капитан Уилсон и его доблестные соратники. Губернатор сам выдвинулся на должность адмирала Берегового братства, хотя никто его не избирал.
Кроме того, капитан «Ласточки» сообщил мне, что не советует иметь никаких дел с губернатором Тортуги, кроме обычной платы за покровительство пиратам. Появились слухи, что губернатору Тортуги обещана куча денег за то, что он пленит корабли Чёрного Сокола и сдаст их королевскому флоту.
— Я поговорю со своими людьми и только после этого смогу дать ответ, — ответил я уклончиво, и проводил посетителя до трапа.
Вернувшись на мостик, я увидел Доуссона и Килинга. Наш добрый боцман качал головой и пожимал плечами. Он успел присоединиться к первому помощнику и вместе с ним ожидал меня.
— Да он нас за дураков держит, что ли?! Чтобы губернатор Тортуги сдал красномундирникам кого-то из пиратов! Да они его за это…
— Не кипятись! С ним всё ясно.
— А что за человек приходил до него? — спросил меня Доуссон и рассказал, что видел приход незнакомца.
— Посланец от губернатора Тортуги. Явился сказать, чтобы мы ни в коем случае не связывались с губернатором Ричардом. И по той же причине. Должен заметить, господа, мы всем нужны. Мы уже представляем нешуточную силу.
Килинг удовлетворённо хмыкнул в бороду и пробурчал:
— И что им всем не спится? Короче, хорошо, что мы сами по себе. Два дурака дерутся, третий не встревай.
— Если бы в этом море их было только два, — сказал Доуссон. — Тут ведь каждый, у кого появляется хоть клочок подвластной земли и сотня человек в подчинении, себя господином морей провозглашает.
— Ну, тогда и мы дураки, — усмехнулся я невольно. — Взвалили на себя бремя власти…
— Мы — другое дело, — возразил Доуссон, корнуолльский потомок древнего норманнского рода.
И он был прав. По крайней мере пока мы в это верили, небесное покровительство не должно было нас оставить.
…Всё же насколько приятно завершить наполненный трудами день посещением таверны! На остров Черепахи спустился вечер, казалось, раньше, чем ему положено, из-за низко нависших туч, угрожающе бродивших по небу вот уже пару часов.
Под вечер я выполнил ещё одно важное дело — отдать долг Рэду Фишу. Точнее, попытался выполнить. Гигант сгинул в море со своим кораблём, и никто не видел пиратов его экипажа уже несколько месяцев. Бродил слух, что они попались в пасть Чёрного Пирата, и чёрное победило рыжее. Что ж, я честно пытался вернуть все долги. Но уродливый здоровяк, выходит, дошутился с судьбой… Интересно, думал я в тот час, предстоит ли мне когда-либо узнать, что сталось с предателем Джекменом, втравившим нас во всю эту историю. Я даже благодарен ему, наверное, что всё так вышло. Поэтому и не предпринимал более попыток поквитаться, раз уж крайне неблагоприятный ветер не позволил этого сделать сразу…
Стена дождя внезапно обрушилась на вечерний город и застала меня возле невзрачной на вид таверны, где я договорился встретиться со Стивом Килингом и помощником Доуссоном, заканчивавшим погрузку-разгрузку. На минуту я задержался в дверях, отряхивая намокшие шляпу и камзол, затем направился в глубь зала, занимавшего большую часть нижнего этажа. Остальные помещения были отведены под кладовые.
Здесь, за столами, было полно посетителей в разной степени охмеления — капитаны, матросы, торговцы, пришедшие отметить выгодные сделки, и всякий прочий люд. Некоторые из посетителей сидели, сдвинув широкополые шляпы на затылок, другие побросали их прямо на деревянные столы и грязный пол, в беспорядке заваленный амуницией. Служанки разносили пивные кружки, зажав в каждой руке не менее полудюжины, глиняные кувшины с вином и миски с нехитрой закуской. К потолку столбами поднимался дым от сигар и трубок с длинными чубуками.
Несколько чадящих жиром плошек и огарков восковых свечей едва освещали таверну, в которой стоял шум, визг и громкие возгласы людей, привыкших отдавать команды, заглушая вой и рёв ветра и бушующего моря.
Временами нестройный гул прерывался раскатами дружного хохота и громогласными крепкими выражениями, принятыми лишь в компаниях завсегдатаев портовых кабаков.
Не торопясь, медленно я оглядел зал. Четверо моряков со стаканами в руках стояли у стойки, окруженные толпой любопытных, осыпавших их вопросами. Один из них был коренастый усатый француз, у другого, смуглого коротышки, в руках была обезьянка, которая то и дело хватала шляпу с головы хозяина, у третьего левая рука была перевязана, и он казался настолько истощённым, словно недавно перенес тяжёлую болезнь. А у их капитана, краснолицего одноглазого силача, с виду лет больше сорока от роду, забинтованная правая рука покоилась на перевязи — длинный платок или шарф был заброшен на шею. Ром, которым потчевал его кто-то из посетителей, развязал капитану язык, и, поощряемый удивлёнными восклицаниями слушателей, он принялся описывать постигшее их судно недавнее кораблекрушение.
