Иван, знавший испанский, переводил. Сеньор суперинтендант полностью в курсе дела. Вертолет с «Ноймайера» за вами вылетел, должен приземлиться в «Марша» приблизительно через полчаса. Подождем в диспетчерском центре, незачем мерзнуть!
Преувеличенная общительность дона Фернандо показывала, что гости с большой земли тут бывают редко — летом приезжают небольшие туристические группы, взглянуть на гнездовья пингвинов у южного побережья острова и морских львов, два раза в месяц самолетами подвозят продовольствие… Вы же русские, правда? Ваши соотечественники построили на острове Iglesia de la Santa Trinidad, церковь Святой Троицы — совсем рядом, пешком десять минут. Когда поедете обратно могу показать, если, конечно интересуетесь.
Ваню интересовало другое. Сеньор, вы бывали на базе «Ноймайер»? Нет? Что значит, «эти немцы какие-то странные»? Почему вы так думаете?
— Антарктида — демилитаризованная зона, — охотно объяснил суперинтендант. — А мне кажется, будто на «Ноймайере» обосновались военные. Сотрудничество с другими базами не поддерживают, грузы получают по линии НАТО, видел парней из персонала — выправка заметна. Туда, считай, никто не летает, я на острове Ватерлоо уже четвертый сезон, за все время к этим Alemanes arrogante посетители приезжали всего дважды — тоже господа на дорогих частных джетах, похожи на бизнесменов или политиков… Но почему вы спрашиваете? Если собрались на «Ноймайер», значит должны знать, что вам нужно на станции?
— Только отчасти, — сказал Ваня по-русски.
От необходимости и дальше отвечать на вопросы любознательного Бармалея избавил шум винтов — экая ностальгия, Ми-17-1В, экспортная модификация заслуженного трудяги Ми-8, раскраска серо-зеленая, цвета Люфтваффе ФРГ — отсутствует лишь опознавательный знак военно-воздушных сил, Flugzeugkokarde в виде «Железного креста» с белым кантом.
Похоже, дон Фернандо не ошибался и за «Ноймайером» присматривают люди в погонах.
— Очередное неоспоримое доказательство надежности советской техники, — проворчал Иван. — Прекрасно работает в любых условиях, не то что всякое барахло вроде «Еврокоптера». Идем, не стоит заставлять себя ждать…
— Доброго дня! — из вертолета выбрался подтянутый седой господин лет около пятидесяти, в брезентовой куртке с меховым воротником. — Густав Фальке, к услугам. Ваши бумаги?
— Прошу, — Иван передал конверты с берлинскими гербами. Фальке надорвал один, вытянул сложенный втрое лист, пробежался взглядом по строчкам. Кивнул, сунул письма в карман. — Очень хорошо. Вы готовы? Погода портится, нам лучше успеть до вечера…
— Вечера? Полярный день, лето…
— Порядок есть порядок, у нас отход ко сну в десять сорок пять пополудни. Прошу на борт, не забудьте пристегнуться. Салон отапливается, но если угодно — у меня есть термос с горячим чаем и коньяком.
Южные Шетландские острова остались далеко позади — маршрут пролегал над обширным морем Уэдделла, к материковым шельфовым льдам Земли королевы Мод. Внизу бескрайний океан с одиночными пятнышками айсбергов, ни единого судна в обозримом радиусе.
— Мы с вами заочно знакомы, — на вполне сносном русском сказал Славику господин Фальке. — Через барона Альберта фон Фальц-Фейна, поддерживаю связь со стариком… Удивляетесь, что знаю язык? Начинал в тысяча девятьсот семьдесят первом, после дрезденской военной академии «Фридрих Энгельс» в ГДР, потом разведывательный батальон девятой танковой дивизии в Торгелов-Дрёгехайде, курс академии ГРУ в Москве…
— Ого! — потрясенно выдохнул Ваня, прислушивавшийся к разговору. — Вызывает невольное почтение! Но ведь в девяностом Национальную народную армию ГДР разогнали самым безжалостным образом, офицерам не сохраняли звания и стаж! Как вы ухитрились остаться на службе?
— Лучше не вспоминайте. Эту мразь Райнера Эппельмана, — Фальке скривился и просюсюкал нарочно противным голосом, — министра «разоружения и обороны» в «демократическом правительстве» пристрелил бы своими руками! Такое могли придумать только наши диссиденты, которых не добила Штази — невероятное сочетание, «разоружение и оборона», вдумаетесь!
— Зря полагаете, что русские диссиденты оказались лучше…
— Вы хоть страну сохранили и есть надежда, что когда-нибудь вернете утраченное! У нас после объявления «демократии» и разрушения стены в Берлине началась дичайшая вакханалия — эти кретины за несколько месяцев уничтожили лучшую армию Европы, людей выбросили на улицу… — герр Фальке сокрушенно махнул рукой. — Меня не тронули, как уникального специалиста. Проблемой червоточин занимались всерьез исключительно в ГДР, у нас в руках были архивы SS и «Анненербе», в конце сороковых Адэнауэру и его преемникам не досталось ничего из документации нацистов. Впрочем, чин и награды я не сохранил, номинально числюсь гражданским руководителем антарктических исследований: «Ноймайер» на две трети частное предприятие, правительство втайне оказывает нам материальную поддержку лишь потому, что огласка приведет к неминуемой катастрофе. Получается в точности по евангелисту Матфею — «Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов».
— Можно подробнее про архивы? — задал вопрос Славик, не понявший смысл последней сентенции. — Я многое слышал…
— Да что вы могли слышать? — усмехнулся седой тевтон. — Бульварные сплетни и не более. Девяносто пять процентов россказней об оккультизме Третьего рейха не соответствуют действительности, а ценность тогдашних «исследований» в основном равна нулю или даже величинам отрицательным: эзотерический бред, игрушка для экзальтированных мистиков вроде рейхсфюрера Гиммлера или Вальтера Вюста. Занимались сразу всем и ничем, от вполне полезных дисциплин наподобие генетики растений, до парапсихологии. Но кое-что они все-таки знали. В противном случае наша встреча не состоялась бы, верно?
— Двери, — кивнул Иван. — Попробую угадать: исследования в области физики искривленного пространства?
— В том числе. Наработки были серьезнейшие — Вернер Гейзенберг, Карл фон Вайцзеккер, Отто Ганн, Макс фон Лауэ, Паскуаль Йордан, институт Макса Планка в Геттингене. Выдающиеся умы, гении физики, в тридцатых-сороковых они принимали участие в проекте «Эндцайт», пытаясь докопаться до причин возникновения аномалий.
— Успешно?
— Отчасти. Не хватило года или двух. А после войны прорывные технологии стали не нужны — русская и западная школы физики пошли по ложному пути, сосредоточившись на проблемах расщепления атома и термоядерного синтеза, начали развивать ракетно-космические технологии и, наконец, оказались в тупике. Полет на Марс представляется нам труднейшим и рискованным делом, до осуществления руки дойдут лет через тридцать самое раннее…
