— Так и знала, что ты скажешь это. — Она вдевала брильянтовые сережки в уши. — Но тогда ты — дурак. — Она улыбнулась печально. — Иди и сражайся за меня, дурак.
Он спустился по лестнице, вытащил свой тяжелый палаш и открыл дверь на улицу, где его враги собрались в ожидании его смерти.
Ангел проснулся на рассвете. Он спал в конюшне, в теплой соломе, закутавшись в плотный плащ. Его пробрала дрожь, когда он, зевая, поднялся со своего ложа и вышел во двор. Он плеснул водой в лицо и посмотрел на темную крышу, под которой Шарп спал с золотой женщиной.
Ангел отполировал седла накануне ночью. Он вычистил лошадей и все приготовил к утру. Не просто приготовил, но тщательно приготовил. Он делал это для красивой женщины — более красивой, чем он мог вообразить в самых смелых мечтах, и теперь, чтобы угодить ей еще больше, он оседал Карабина и застелил седло одеялом, чтобы маркизе было удобнее. Он знал, что она француженка, и он ненавидел французов, но никогда столь прекрасная женщина не могла быть врагом в представлении Ангела.
Он решил проверить, насколько удалось ему сделать седло удобнее, и выехал из двора гостиницы и направил Карабина на юг. Ветер дул ему в спину, пронизывая насквозь его худое тело. Черные фигуры горожан двигались в переулках и внутренних двориках. Он положил руку на приклад винтовки, которую он засунул в седельную кобуру.
Края восточных гор были обрамлены светом. Ангел ударил пятками, пустив Карабина рысью. Он упивался ощущением единства с этим большим, черным конем, который высоко поднимал копыта и нетерпеливо потряхивал гривой. Ангел выпрямился в седле, воображая, что он — El Arcangel, партизан, которого больше всего боятся враги Испании, едет на битву. Женщина необыкновенной красоты, с золотыми волосами и серыми глазами, ждет его возвращения, хотя и не верит, что кто-нибудь может вернуться живым из такой опасной миссии.
Он вытащил винтовку из кобуры, затем дернул узду, чтобы направить Карабина к ручью, где городские женщины стирали свою одежду. Он дал коню напиться, между тем как в мечтах приближался восхитительный миг, когда он возвращается из сражения, не слишком опасно раненый, а златовласая женщина бежит навстречу, широко раскинув руки… и тут Ангел увидел у ручья всадников.
Он был в тени каштанов. Он проверял Карабина и увидел серые тени в сером свете и отвел назад курок винтовки, думая, что должен дать предупредительный выстрел для Шарпа, но затем подумал, что, услышав выстрел, эти люди поскачут через ручей, чтобы убить его.
Он потянул узду, зная, что он должен ехать назад в город и предупредить Шарпа, но как только Карабин двинулся с места, люди за ручьем заметили движение, один закричал, и Ангел увидел как вода в ручье вспенилась, когда они погнали своих лошадей к нему.
Они были перед ним, отрезая его от города, и мальчишка больше не был Arcangel, которого все боятся, а просто Ангел, скачущий, чтобы спасти свою жизнь, куда вывезет конь.
Карабин легко опередил людей El Matarife и вынес Ангела в долину на юге, далеко от города. Ангел выбросил подстеленное в седло одеяло, повернул коня влево и спрятался среди сосен, которые росли на небольшом холе. Он наблюдал под их прикрытием, задаваясь вопросом, что он может сделать, чтобы помочь, а затем он увидел, что еще больше всадников едет с юга, и понял, что ему остается только ждать, наблюдать, и надеяться. Он помнил настоятельное предупреждение майора Хогана, что его задача в том, чтобы охранять Шарпа, и он переживал свою неудачу со всей страстью своих шестнадцати лет. Он погладил шею Карабина, вложил в седельную кобуру так и не выстрелившую винтовку и поежился.
***
При появлении Шарпа послышался ропот — ропот, который сменился злобными криками. Лошади, стоявшие полукругом у фасада гостиницы, двинулись вперед, и El Matarife поднял руку и закричал, требуя, чтобы все стояли и молчали.
El Matarife посмотрел сверху на Шарпа.
— Ну, майор Вонн?
— Что будет женщиной?
Партизан засмеялся.
— Это не твоя забота.
Шарп стоял в дверном проеме, готовый запрыгнуть внутрь при первом признаке нападения. Он низко опустил палаш, а левой рукой поднял ружье.
— Если хочешь драться со мной, Matarife, я готов. Первая пуля твоя. А теперь скажи мне, что будет с женщиной.
Бородач молчал. Откуда-то из города донесся запах кухонного очага. Улица была залита грязью после ночного дождя. El Matarife облизнул губы.
— Ничего с ней не будет. Она вернется в женский монастырь.
— Я не верю тебе.
Лошадь El Matarife гарцевала в грязи. Бородач успокоил животное.
— Она вернется, англичанин, к тому, кому она принадлежит. Мы преследуем не ее, а человека, который посмел пугать монахинь.
Медленно, очень медленно отвел взгляд от Шарпа и потянулся к седлу. Шарп знал, что последует, и не двигался.
El Matarife достал снабженную петлями цепь. Он взялся за один конец и бросил другой Шарпу. Цепь валялась в грязи. Партизан снял с пояса длинный нож и тоже бросил к двери гостиницы.
— Ты осмелишься, англичанин? Или у тебя хватает храбрости только против монахинь?
Шарп вышел вперед. У него не было выбора. Он помнил, как быстр этот человек, он помнил, как тот выкалывал глаза у французского пленного, но Шарп знал, что должен принять вызов. Он наклонился, поднял последнее звено цепи, и тут выстрел мушкета раздался слева от него.
Звук выстрела казался до смешного слабым в это сырое холодное утро. El Matarife огляделулицу, внезапно бросил цепь и закричал на своих мужчин. Он пришпорил коня, и Шарп был забыт в приступе паники.
Стучали копыта. Звук трубы неожиданно остро прорезал долину, и Шарп услышал возглас ликования из верхней комнаты гостиницы — радостный вопль, который издала маркиза, а затем все больше и больше мушкетных выстрелов, резкий запах порохового дыма — и он нырнул в гостиницу и стал на колени с винтовкой наготове.
Уланы ворвались в улицу. Французские уланы. У некоторых флажки-гвидоны на остриях копий были уже запятнаны кровью. Лошадь без всадника скакала вместе с ними.
Партизаны бежали. Они не были готовы к нападению, не в силах противостоять атаке тяжелой кавалерии. Они могли только повернуться и бежать, но улица была забита, и они не смогли двинуться, когда уланы ринулись на них.
Шарп наблюдал, как французские наездники ухмыляются, наклоняя свои длинные копья, как они сбивают противников с лошадей, как они перескакивают через умирающих, выдергивая копья из окровавленных животов кричащих от боли раненых.
