нового достойного погребения.
Весть о прибытии Мурминского и новой его судьбе вскоре разошлась по городу, профессор, который хорошо знал людей, не преминул поверять на ухо всем, что тот получил значительный легат и теперь человек очень богатый… Ничто так не приобретает сердец, как подобная новость, ничего больше не отталкивает, чем одно подозрение, что кто-то в положении, могущем требовать помощь. Старые друзья и знакомые, которые никогда Мурминского не искали, теперь льнули к нему и возобновляли давние отношения – предлагали услуги. Какой-то звериный нечестивый инстинкт отталкивает человека от недоли и страдания.
В течении нескольких дней президента не было.
Не возвращался. Мурминский занял себе в каменице Куделки прежний покоик на третьем этаже и жил тихо и скромно, не уверенный ещё, что предпримет. Всё зависело от решения президента и его поведения. Из всего, однако, заключая, можно было ожидать резкого выступления и процесса.
Но несколько дней прошло в тишине – как перед бурей.
О возвращении президента ещё в городе не знали, когда однажды утром, в ранний час, служащий проинформировал докторову, что он просит с ней удивиться и поговорить. Докторова была так ещё разгневана и обижена, что вовсе его знать не хотела, подумала, однако, что он может прибыть с желанием соглашения или удовлетворения дела – и велела просить.
Вся бледная и дрожащая она приняла его на пороге салона.
– Я не ожидала вас у меня увидеть, – сказала она, – и удивлена вашей отвагой.
Гость вошёл молчаливый и бледный, здороваясь с ней лёгким кивком головы, огляделся осторожно за собой, и, никого не видя, начал вполголоса:
– Кузинка, вы слишком добрая христианка, чтобы не простили меня, если вас обидел. Есть минуты в жизни, когда человек не владеет собой. Я мог ошибиться, но когда чувствую вину, охотно её исправляю.
Весьма удивлённая хозяйка не умела на это ответить.
– Вы, пани, – наша родственница, имеете к семье некоторые обязанности и мы их также к ней не отрицаем. Всё-таки ту неприятную, горькую, унижающую память моей матери историю я бы хотел окончить согласием и без кривды для кого-нибудь. Я тут узнал, что появился пан Теодор… хочу… хочу с ним удивиться, поговорить, если нужно, попросить прощения. Делаю шаги с вашей стороны к согласию. Откажете мне, пани, в посредничестве?
– Нет, – отвечала докторова, изучающе глядя ему в глаза, – но за результат ручаться не могу.
– Если, пани, захотите – сможете это, – сказал президент. – Что думаете о том, если мы сошлись бы в нейтральном месте и поговорили.
– Да, это вещь очень простая, – отозвалась хозяйка, – не отказываюсь, но простите меня, президент, после последнего вашего появления у меня вы не должны удивляться, что мы должны быть осторожны.
На лице прибывшего показался и исчез румянец гнева и нетерпения.
– Смилуйся, пани, – воскликнул он, – всё-таки ему ничего не грозит – жизни его не лишу, в бумагах своих я не нуждаюсь. Желаю согласия, может оно и для него быть полезным.
– Когда же хотите с ним увидеться?
– Как можно скорее, – отозвался президент, – хочу как можно скорей уладить лежащие между нами обстоятельства, если они дадутся. Вы видите меня, пани, успокоенным и смирившимся.
– Может ли кто присутствовать при встрече? – спросила доктрова.
– Зачем? – отпарировал президент иронично. – Я бы его больше, чем он меня, должен бояться. – Что ему грозит? На что нам свидетели?
Он ходил, не кладя шляпы, по покою – остановился и поглядел на хозяйку.
– Стало быть, я могу надеяться? – добавил он.
– Сделаю, что могу, и дам вам знать.
Прибывший вежливо поклонился.
– Я бы просил, чтобы это произошло как можно скорее.
Послушная этой просьбе докторова тут же по уходу президента послала посыльного, торопя Теодора с прибытием… Через час он был уже у неё.
– У меня есть, не знаю, хорошая ли для вас, или плохая для объявления, но всегда интересная новость.
– Что же это может быть? – спокойно сказал Теодор.
– Часом ранее был у меня президент, – добавила она, – президент, который никогда в жизни не должен был переступать порог этого дома. Он желает – согласия, желает тут, у меня, сойтись с тобой и поговорить. Сам первый делает шаг к примирению.
Мурминский слушал сначала удивлённый, недоверчивый, потом рассмеялся.
– Он! Со мной! Желает согласия! – воскликнул он. – Это дивно звучит в моих ушах. Было бы это доказательство, что сам чувствует, что меня не победит. Но кто знает человека, эта вещь непонятна. Не понимаю, – добросил он, – не пойму. Это, пожалуй, должно быть предательством.
– Но каким же образом?
– Не понимаю, и опасаюсь…
– Чего тебе его бояться?
Теодор задумался.
– Сверх всяких слов отвратительным будет для меня встреча с человеком, который сделал мне столько зла, в котором чувствую неприятеля – который измениться для меня не может.
– Согласия никогда отталкивать не годится!
– Мы должны будем видеться при свидетелях?
– Нет – одни.
– Когда? – спросил Мурминский.
– Как можно скорее.
Теодор задумался.
– Хорошо, – сказал он, – посылай, пани, за ним, я готов, зачем нам откладывать? Пусть придёт.
Докторова немного удивилась внезапному решению.
– Не хочешь подумать? Рассудить?
– Нет, предпочитаю сбросить это с себя немедленно, я убеждён, что это ни к чему не приведёт…
Говоря это, Мурминский бросился на кресло, заломил руки и остался неподвижным.
– Отложим это до завтра, – шепнула, касаясь его руки, докторова. – Не нужно показывать излишнюю поспешность, есть время подумать, как с ним обходиться.
– Как мне диктует чувство, – отпарировал Мурминский, – но если, пани, хочешь до завтра… Соглашусь.
Решили тогда встретиться завтра в двенадцать часов.
Мурминский с этой дивной новостью поспешил к Куделке, который не знал, что думать.
– Ба! – сказал он через минуту. – Это только значит, что рассчитали всякие вероятности – и предпочитают убить дело, не делая огласки. Ты должен быть бдительным, они люди ловкие, а в выборе средств неразборчивые…
Этого вечера приехала в город панна Тола; выйдя из кареты, она направилась прямо к докторовой. От неё она узнала о большой новости. Вместо радости она произвела на неё какое-то болезненное впечатление – сердце сжалось…
– Боюсь, – сказала она потихоньку.
– Но чего бы худшего для него мы могли бы опасаться?
– Не знаю, боюсь от них всего…
Докторова, смеясь, пожала плечами.
Тола гостила у подруги с час.
– Сегодня, – отозвалась она, уходя, – не прошу тебя к себе, но завтра, когда свершится эта страшная встреча… позволь мне или прибежать к тебе, или прийти ко мне…
Весь вечер Мурминский провёл в своей комнатке с сигарой в зубах в каких-то неопределённых думах.
На городских часах било двенадцать, когда президент входил на лестницу дома докторовой, Мурминского не было ещё. Эта поспешность доказывала, как очень желал, чтобы свидание пришло к результату.
Докторова его приняла снова в прихожей…
– Идите в кабинет за салоном, – сказала она, приветствуя его издалека. – Дверь будет открыта, а выхода из него никакого нет, поэтому подслушанными быть не можете, и будете полностью свободными. Идите, я тут останусь.
Ничего не говоря, президент, очень бледный, но убранный великой серьёзностью, немедля пошёл в
