Вина в городе хватало. Харчевен здесь имелось великое множество, и эти заведения не пустовали ни днем, ни ночью. О зрелищах и говорить нечего. От танцовщиц и гимнастов на улицах проходу не было. Придияр собственными глазами видел пожирателя огня и рассказал об этом товарищам. Гвидон и Оттон ему не поверили. А Фронелий только посмеялся над наивностью варваров и пообещал сводить их в театр. В театр вожди пока не попали, но ипподром посетили. Гонки колесниц произвели на них приятное впечатление. Правда, разгорячившийся Оттон проиграл сто денариев, побившись об заклад с одним из римлян, но огорчения по этому поводу не испытал. Да и с какой стати готу огорчаться по поводу денег, которые с ветра пришли и на ветер ушли. Фронелий такого равнодушия к золоту своих молодых друзей понять не мог и постоянно огорчался по поводу их неразумия. Особенно удивлял его Гвидон, севший забавы ради за кости с одним торговцем и выигравший пятьсот денариев. Сам Фронелий обычно проигрывал, и удача русколана, впервые в жизни взявшего в руки игральные кости, его просто потрясла. Он уговорил Гвидона сыграть еще раз. Результат был тот же самый. Русколан опять выиграл, но в этот раз уже тысячу денариев.
Фронелий вошел в раж и стал таскать Гвидона по игорным притонам, коих в Риме было великое множество. Русколан выигрывал. Причем далеко не всегда это сходило ему с рук. Попадались игроки, которые пытались обвинить Гвидона в нечистоплотности. Обычно подобные облыжные обвинения заканчивались большой дракой, в которой вожди неизменно брали верх. Слава о Гвидоне полетела по притонам Рима, и закончилось все тем, что никто уже не хотел садиться за игру с удачливым варваром. А многие игроки даже отказывались метать кости в его присутствии. Ибо если Гвидон стоял за спиной Фронелия, то выигрывал Фронелий, если за спиной Оттона, то выигрывал Оттон, если за спиной Придияра, то выигрывал Придияр. И никто не мог понять, в чем же секрет его столь неожиданно открывшегося дара. Игральные кости ложились на стол так, как этого хотелось Гвидону, и ничего с этим поделать было нельзя. После этого случая с боярином Гвидоном Фронелий почему-то решил, что вождям варваров подвластно все. Он так и сказал Придияру:
– Если уж вы, ребята, способны обыграть в кости лучших мужей римского дна, не говоря уже о дурнях с туго набитой мошной, то римские матроны сами будут падать в ваши объятия.
– Мне готские и венедские девушки нравятся больше, чем римлянки, – буркнул Оттон.
– Так не о девушках речь, – возмутился Фронелий. – Я говорю об искусстве любви, дарованном Венерой, которым обладают только женщины из самых знатных римских родов. Угождая матроне, вы угождаете богине любви.
Словом, Фронелий умел разжечь любопытство, и этот его дар грозил выйти Придияру боком. Главной помехой для общения с женщиной для древинга было незнание языка. За две недели, проведенные в Риме, он сумел выучить несколько десятков слов, которых вполне хватало, чтобы заказать еду в харчевне, но, разумеется, их недостало бы для объяснения в любви.
– Жест в общении с женщиной значит куда больше, чем слово, – утешил его Фронелий. – Имей это в виду Придияр.
Раб, пригласивший Придияра в дом матроны, говорил по-фракийски, и это слегка успокоило древинга. В крайнем случае, можно будет объясниться через толмача. Вот только вряд ли с таким знанием языка Придияр сумеет узнать у Ефимии, где находится Фаустина. Эту мысль высказал не Фронелий, а все тот же Оттон, обладавший от природы холодным и острым умом.
– Ты, главное, сумей завоевать любовь тоскующей женщины, а уж потом мы найдем способ выудить у нее нужные нам сведения. Вы что же, хотите разбить сердце Руфина? Он же не сможет жить без своей Фаустины.
– Так ведь она ему не жена? – удивился Гвидон.
– Жена или не жена, – наставительно заметил Фронелий, – а сердцу не прикажешь, русколан. Смотри, как убивается по поводу прекрасной Лавинии наш знакомый, патрикий Трулла.
– А мне Марцелин сказал, что она блудница, – пробурчал Оттон. – Эта Лавиния таких патрикиев, как Трулла, считает десятками.
– Ты не суди ее, гот, – усмехнулся Фронелий, – каждый добывает пропитание, как умеет. Да и не к Лавинии мы посылаем Придияра, а к Ефимии, почтенной и всеми уважаемой вдове.
– Почтенные вдовы не ищут случайных знакомств, – отрезал упрямый Оттон.
– Вдова – не весталка, – махнул рукой Фронелий. – Почему бы ей не приветить красивого юнца и не послужить богине любви Венере.
– Ты же сказал, что она христианка?
– Не надо, высокородный Оттон, путать веру с обычаем, – рассердился Фронелий. – Не может римская матрона, тем более вдова, жить в забвении. Люди перестанут ее уважать.
– Каждое племя живет по-своему, – примирительно заметил Гвидон.
– Вот именно, – обрадовался поддержке боярина Фронелий. – Если римлянка приглашает мужчину в дом, то это вовсе не означает, что она жаждет предаться блуду.
– А чего она в таком случае жаждет?
– Философской беседы, – отрезал магистр.
Его ответ поставил вождей в тупик, поскольку слово «философ» им явно было незнакомо. Пришлось Фронелию объяснять, что речь идет о мудрости, о познании мира, о тайнах бытия.
– Придияр посвященный, – кивнул головой Гвидон. – Им будет, о чем поговорить.
Теперь уже вождям пришлось объяснять Фронелию, не знающему тонкостей чужого языка, что означают слова «посвященный», «ведун» и «волхв».
– А я ведь сразу догадался, что вы ребята не простые, – задумчиво произнес Фронелий. – Таково прежде в Риме не бывало, чтобы шестерки выпадали четыре раза подряд.
Раб ждал Придияра в том же портике на Форуме, где состоялась их первая встреча. И хотя сумерки уже опустились на город, оживленный даже в эту пору, он сразу же опознал вождя. Раб был далеко не молод, скорее всего, ему уже перевалило за шестьдесят, о чем свидетельствовали лицо и морщинистые руки. Придияр не удержался и высказался мимоходом по поводу старых сводников, позорящих свои седины. Его слова не столько обидели раба, сколько развеселили.
– Я благодарен тебе, рекс, хотя бы за то, что ты увидел во мне человека, а не говорящее орудие. Разве можно обвинять мотыгу в том, что она бьет тебя по голове, а не возделывает землю?
– Ты же не мотыга? – удивился Придияр.
– Во всяком случае, у меня есть язык и ноги, чтобы довести тебя, рекс, до дома моей госпожи, а большего от раба не требуется.
– Но имя-то у тебя есть?
– Зови меня Фракийцем, рекс, так будет проще.
– И давно ты живешь в Риме?
– Я здесь родился. Рабом был мой отец, а я всего лишь пошел по стезе, предназначенной мне богом.
– Ты христианин? – предположил Придияр.
– Как ты догадался? – удивился Фракиец.
