корзинку, в которой транспортировала её сюда, и, покрутив возле глаза кулачком свободной руки — жест, каким уже не раз дразнила принца, метнулась к окну и прыгнула в поблёскивающее серебром озерцо. Плыть, орудуя только одной рукой, неудобно, но я добралась к берегу — и даже не утопила змею! Хотя, когда возвращала её в Зал журавля, вела она себя довольно вяло — наверное всё-таки наглоталась воды и натерпелась страха из-за диких воплей каганёнка. Довольно хихикая, я вернулась в свою комнату и заснула с блаженной улыбкой на лице, не забыв пожелать приятных снов Вэю — этот ритуал поклялась не оставлять до конца своих дней. А наутро меня ждал сюрприз: приглашение явиться пред раскосые очи кагана Тендзина.
Мы с Фа Хи завтракали, когда заявился стражник. Учитель бросил на меня мимолётный взгляд и молча поднялся со своей подушки, но стражник качнул головой:
— Только парень. Ты, монах, остаёшься здесь.
Фа Хи снова посмотрел на меня, теперь в его взгляде мелькнуло едва заметное напряжение. Но я беспечно улыбнулась и последовала за стражником, понимая, что час мой, скорее всего, пробил. Кобра в постели наверняка была перебором — каганёнок пожаловался-таки папочке…
Стражник привёл меня не в тронный зал, а в небольшую довольно уютную комнату с яркими коврами и резными перегородками. Каган сидел на высокой подушке за квадратным столиком. На столике — доска с шахматными фигурами необычной формы, а рядом с доской — чаша с айрагом. Я даже не успела поклониться, как толстяк вместо приветствия бросил:
— Ты играешь, парень?
— Нет, — качнула я головой. — Мне больше нравятся шашки.
— Не знаю такой игры. Садись, — он кивнул на место напротив и махнул кому-то рукой. — Налейте ему айрага!
— Спасибо, но я не пью, мне ещё нет восемнадцати, — вежливо отказалась я.
Брови кагана поползли вверх.
— И что?
— Лицам до восемнадцати лет употребление алкоголя запрещено законом, — отчеканила я и, увидев выражение обрюзгшего лица, добавила:
— В моей стране.
— Ты сейчас не в своей стране, так что пей, — он кивнул на поставленную передо мной чашу. — В моей стране гость, отказывающийся от угощения, оскорбляет хозяина.
— Если так… За хозяина! — подняв чашу, я поднесла её ко рту и сделала глоток.
Вкус так себе — кисловато-сладкий, в принципе, освежающий, но не настолько, чтобы хлебать это до умопомрачения. И уж точно не на завтрак.
— Ничего так, — я отставила чашу.
— Напитки твоей родины больше тебе по вкусу?
— Да, — кивнула я.
— Но сейчас ты здесь, так что придётся привыкать к этим! — подхватив свою чашу, каган осушил её и махнул рукой, чтобы налили ещё. — Как тебе жизнь в моём дворце?
— Нравится, — почтительно проговорила я.
— А занятия?
— Тоже.
— Что-то ты неразговорчив, — он отхлебнул из чаши. — Во время нашей первой встречи тебя было невозможно заставить молчать!
— Сейчас просто сказать нечего. Занятия мне нравятся — особенно верховая езда…
— Хотя, сев на коня в первый раз, ты слетел на землю вместе с седлом?
Вот оно! Сейчас точно перейдёт к моей позиционной войне с его отпрыском! Но я не подала вида и кивнула:
— Да, несмотря на это.
— Как это получилось? Плохо затянули подпругу?
— Не знаю, — пожала я плечами. — Седлал коня не я.
В хитрых глазках кагана мелькнул едва заметный огонёк.
— Как принял тебя мой сын?
— Как принц, — улыбнулась я.
Если это — словесное состязание, толстый хан может сразу отнести себя к проигравшим. Имея такого учителя, как Фа Хи, который бы наверняка переспорил даже моего отца, я выйду победительницей из любой перепалки. Каган понял мою игру и сощурил глаза.
— В последнее время у Тургэна стали часто появлятся ссадины и синяки. Он не говорит, откуда они, но… — хан ханов красноречиво замолчал.
— Хочешь, чтобы я оберегал его от увечий? — предложила я.
— Любой подданный обязан оберегать своего принца.
— До сих пор я считал себя гостем. Но, конечно, могу оберегать принца, если об этом попросит оказавший гостеприимство хозяин.
— А ты дерзок, парень, — по губам кагана промелькнула улыбка. — Мне это нравится, но не переходи допустимых границ.
— Пока они мне неизвестны, — вздохнула я. — Если какую-то и перейду, то только по незнанию.
— Сомневаюсь, что знание тебя остановило бы, — каган рассматривал меня, будто решал, придушить прямо здесь или всё же подождать, что из меня получится. — Кажется, мой сын видит в тебе соперника, и теперь я понимаю почему.
— Я — нет, — недоумённо нахмурилась я. — Соперника в чём?
— Во всём. Ты ведёшь себя слишком независимо для пленённого чужеземца. Но, в какой-то мере, это хорошо. Мой сын унаследует после меня империю и должен научиться справляться и с такими, как ты.
— Справляться в смысле… — напряглась я.
Каган хрипловато рассмеялся, будто закаркал ворон.
— В смысле заставить уважать себя и служить себе, — он снова отпил из чаши. — Ты кажешься мне весьма способным — я понял это, как только тебя увидел. И бесстрашным — не боишься задирать моего сына, зная, кто он, и что с тобой сделают, пострадай он по-настоящему. Думаю, ты можешь быть преданным — иначе бы не грозил карами моему темнику за нападение на приютивший тебя монастырь. Такие, как ты, мне нравятся, и я готов возвысить их независимо от происхождения. Надеюсь, вы с Тургэном всё же подружитесь. Я был бы рад, имей он на своей стороне ловкого, храброго и преданного воина, каким, уверен, ты станешь.
— Если я называю кого-то другом, то это искренне, — уклончиво проговорила я, и каган снова зашёлся в своём каркающем смехе.
— Хорошо сказано, парень! А теперь иди.
За моей спиной тенью возник стражник, я с готовностью поднялась, но тут же остановилась.
— Что такое? — поинтересовался каган.
— Я… хотел бы изучить ваш язык, — было бы неплохо как-нибудь послать каганёнка «в сад» на его родном диалекте.
— Хорошо, — в голосе кагана прозвучало одобрение. — Я распоряжусь, чтобы тебе дали учителя.
Сложив ладони,
