лет назад?
– Да.
– А мне он рассказывал, что видел вас совсем недавно: в порту Ла-Рошели, на следующий день после того, как из него вышла «Нежная Амелия».
Гардель не спеша разглядывает лицо Пуссена, потом продолжает:
– В тот день вы были в Ла-Рошели. А через пять дней – уже в Лиссабоне, в наших рядах. Снова чистая случайность?
Пуссен молчит.
– Чтобы добраться из Ла-Рошели в Лиссабон по суше, нужно иметь серьёзное желание, – говорит капитан с нажимом.
– У меня было два крепких коня. И вы правы, я хотел получить это место.
– Настолько, что по неосторожности утопили вашего друга Бассомпьера с подмастерьем в порту Ла-Рошели?
Пуссен изменился в лице.
– Никогда! – выпалил он с чувством.
Он смотрит на Гарделя. Неужто капитан всерьёз его подозревает?
– Смерть плотника – неприятность, о которой я узнал с большой досадой, – говорит Гардель. – И жалею, что меня не было, когда это случилось.
– Где вы были? – спрашивает Пуссен.
– Я вам отвечу, в качестве исключения. По просьбе господина Бассака я уехал на неделю в Нант. Бессмысленная трата времени, которую мне навязали ради знакомства с плантаторами с Мартиники. За те восемь дней перед отплытием, что меня не было, господин Бассомпьер успел закончить работу, спустить корабль на воду и затем умереть. Мне крайне обидно, что он выбрал именно это время, чтобы отойти в мир иной.
– Думаю, он не выбирал.
Гардель вглядывается в темноту за окном каюты.
– Да, просто так говорят.
Молчание. Он продолжает:
– Пока я был в Нанте, Бассак послал своего счетовода Жана Ангелика присматривать за работами в Ла-Рошели вместо меня. Конечно, у этого юноши прекрасное образование, чудные светлые локоны и модные туфли, но он ничего не смыслит в том, как снаряжают корабль почти в триста тонн, обшивают борта или нанимают кока!
Плотник даёт Гарделю выговориться. Если бы капитан подозревал его всерьёз, он бы так не болтал. И вообще не сказал бы ни слова.
– Вы правы, я здесь не просто так, – говорит Пуссен, чтобы тот ему поверил. – Я очень любил Бассомпьера.
– О!
– Он мой наставник и мой друг.
– Так, значит, вы пришли закончить его творение.
– Возможно.
– Ну а я, – шутит Гардель, – пятьдесят лет борозжу моря из любви к смеху чаек и сардинам в масле. Я вам не верю, Пуссен.
Взгляд его вновь устремляется сквозь оконную раму. Ему показалось, что там мелькнула летучая рыба или мелкие птички пронеслись в ночи у самого стекла. Он наклоняется к окну, но за кормой лишь белеет длинный пенный след.
– Теперь уходите, – говорит он наконец Пуссену. – Мы с вами ещё поговорим. И скажите этому юнцу Марту, чтобы входил.
Пуссен встаёт в совершенной растерянности. В дверях он натыкается на Жозефа, даже не взглянув на него.
– Иди сюда, – приказывает Гардель. – И дверь закрой.
Жозеф заходит. Волосы у него ещё мокрые после штормовой ночи. Он останавливается возле двери и стоит.
Гардель достаёт из кармана листок, разворачивает его и прижимает к стене. Затем извлекает из подкладки сюртука несколько булавок и втыкает их по углам загадочной записки Люка де Лерна.
– Видишь, малец, я как король, который вызывает среди ночи своих маркизишек. Паларди, Пуссен, Март… Маркизишки, дрожащие в ожидании, что же им скажут.
Гардель воткнул последнюю булавку.
– Каждый боится, что его величество вышлет его из Версаля… Вот только у нас, в море, не столь утончённые нравы. Здесь не церемонятся… К примеру, когда через несколько дней невольников выведут на палубу, я придумаю какую-нибудь провинность, которой никто из них не совершал. И накажу за неё кого-нибудь, наугад. Тем самым надолго обеспечив покой на борту. Порой скормить кого-то одного акулам бывает выгоднее.
Жозеф не отвечает. Он давно знает, что это маленькое королевство держится на страхе.
– Нет, – продолжает Гардель, – здесь не цепляют на всё кружева с лентами. Здесь не Версаль и не английский двор.
Он прохаживается по каюте.
– Я много думал о том, что ты вызнал у Кука.
– Он мне доверяет. Было не сложно…
– Замолкни!
Жозеф сцепляет за спиной руки и наклоняет голову, как послушный мальчик.
– Ты говоришь, – продолжает Гардель, – что он рассказал тебе о годах, проведённых при Люке…
– Да.
– Толку от этого никакого.
– Почему?
– Всё это он уже говорил нам и так.
– Нужно было убедиться… – скромно замечает Жозеф.
Если бы мы незаметно прокрались ему сейчас за спину, то увидели бы, что он достаёт из-за пояса маленький чёрный прямоугольник размером с ладонь, но значительной толщины.
– Значит, он рассказал тебе, что наш пират любил золото и был очень набожным…
– Да.
– Как увлекательно…
Гардель ударяет кулаком в стекло так, что оно едва не бьётся.
– Есть хоть одна живая душа, которая этого не знает?
– Простите?
– Ещё когда мне было двадцать, Карибское море называли «купелью брата Люка».
Жозеф склоняет голову ниже. За спиной он медленно перекладывает прямоугольный предмет из-за пояса в рукав.
– В следующий раз, – продолжает Гардель, – мы бросим якорь в Сан-Доминго.
– Если Бог приведёт.
– Это я приведу, малец. Приведу корабль в Сан-Доминго. И, если ты к тому времени не укажешь конкретную точку на карте, где зарыто сокровище, я привяжу тебя к якорю, и ты, распятый, полетишь вместе с ним прямо в ил.
Он не видел, что Жозеф в эти пару секунд успел прыгнуть вперёд и вернуться на место.
Когда Гардель поворачивается к нему, Жозеф делает вид, что всё это время стоял смирно. Махнув ладонью так, будто отгоняет дурной запах, капитан выпроваживает мальчишку:
– А теперь сгинь. Даю тебе последний шанс.
Гардель в каюте один. В руках у него чёрный прямоугольный предмет. Он поднял его со стула, где сидел плотник.
Это книга. Маленькая толстая книжка в чёрном кожаном переплёте. Наверное, Пуссен обронил.
Гардель переворачивает её и читает два тиснённых на обложке слова. Глаза его блестят.
«Четыре Евангелия».
Самое время взяться за подобное чтение. Если правда всё, что он знает о Люке де Лерне, разгадка должна быть где-то на этих страницах. Как он сам не подумал прежде?
Он прочтёт их сто раз, если нужно. И найдёт ответ.
На палубе Жозеф присоединяется к прочим матросам. Дождь кончился. Небо позади понемногу яснеет.
Он слушает команды, брасует в темноте паруса, но глаза его постоянно возвращаются к носу корабля, как стрелка компаса на север. Он думает о той девушке в погребе.
Только что, в каюте капитана, он привёл в действие последнюю часть своего плана, положив на стул предмет, выглядевший со стороны как бомба.
Альма догадывается, что день вернулся. Запертый деревянный люк прямо над ней окаймляет тонкая белая полоска.
