Катарина выхватила бумагу из его рук.
— Мой муж был в здравом уме, — сказала она мне. — Он отвечал за свои поступки вплоть до последних двух дней. Мысли о долгах вызвали у него умственное расстройство.
Я не могла себе представить, чтобы хозяин мог прийти в умственное расстройство.
Катарина посмотрел на письмо мужа, потом на Ван Левенгука и затем открыла шкатулку.
— Он велел отдать их тебе.
Она вынула жемчужные серьги, минуту помедлила, потом положила их на стол.
У меня подкосились ноги. Я закрыла глаза и ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть.
— Я их с тех пор не надевала, — с горечью сказала Катарина. — Не могла к ним притронуться.
Я открыла глаза:
— Я не могу взять ваши серьги, сударыня.
— Почему это? Брала же ты их раньше. И вообще, не тебе решать. Решение принял он — за тебя и за меня. Теперь они твои. Забирай их.
Поколебавшись, я протянула руку и взяла серьги. Они были прохладные и гладкие — такие, как я их помнила. И в их бело-серых шариках отражался целый мир.
— Хорошо, беру.
— А теперь иди, — сказала Катарина голосом, в котором звучали подавленные слезы. — Я выполнила его повеление. Больше говорить не о чем.
Она встала, смяла письмо и бросила его в огонь. Стоя ко мне спиной, она смотрела, как оно вспыхнуло и сгорело.
Мне ее было искренне жаль. Хотя она этого не видела, я почтительно ей поклонилась, а потом Ван Левенгуку, который улыбнулся мне. Еще так давно он предостерегал меня: «Соблюдай себя». Он имел в виду тогда: «Оставайся сама собой». Осталась я сама собой или нет, я не знала. Это не всегда легко понять.
Я прошла через большую залу, стиснув в кулаке свои серьги. Под ногами у меня звякали отвалившиеся плитки. Потом я тихо затворила за собой дверь.
В прихожей стояла Корнелия. На ней было не очень чистое коричневое платье с заплатами.
Когда я проходила мимо, она тихо, но настойчиво сказала:
— Отдай их мне.
Ее алчные глаза смеялись.
Я подняла руку и дала ей пощечину.
Вернувшись на Рыночную площадь, я остановилась около восьмиконечной звезды и посмотрела на жемчужины. Оставить у себя я их не могла. Что же с ними делать? Я не могу сказать Питеру, как я их получила — придется слишком многое объяснять. И это было так давно. Да мне все равно не придется их носить — жене мясника это так же мало пристало, как и служанке.
Я несколько раз обошла вокруг звезды. Затем направилась искать человека, о котором слышала, но которого никогда не видела. Я нашла его лавчонку на маленькой улочке позади Новой церкви. Десять лет назад я бы ни за что не пошла в такое место.
Профессия этого человека обязывала его хранить секреты. Я знала, что он не задаст мне вопросов и никому не скажет, что я у него была. Через его руки прошло столько ценностей, что он уже не интересовался их происхождением. Он поднес серьги к лампе, попробовал их на зуб, потом вышел наружу, чтобы хорошенько их рассмотреть.
— Двадцать гульденов, — сказал он. Я кивнула, взяла протянутые им монеты и ушла не оглядываясь.
Я никак не смогу объяснить лишние пять гульденов. Придется спрятать их в таком месте, куда мой муж и сыновья никогда не вздумают заглянуть, в потайном месте, о котором, кроме меня, никто не будет знать.
И я никогда их не истрачу.
А Питер будет рад получить пятнадцать гульденов. Теперь Вермеры с ним расплатились. Я ничего ему не стоила. Он получил невесту даром.
