– Ну, Анея Евсеевна, со всем справился, коням корм даден, девки к делу пристроены, холопы тоже.
Ефрему, видно, так нравилось чувствовать себя начальством, что он полез распоряжаться во всем.
– Ну, девок ты не тронь, я сама справлюсь, а что про коней подумал – хорошо.
Я подозревала, что по поводу лошадей у Ефрема произошла стычка с Трофимом, который считал себя «главным по лошадям», как бы два деда не перессорились вдрызг.
– Ефрем Власич, я завтра уеду, пора, а вот Настена пока останется. Ненадолго. Ты уж тут пригляди, чтоб девку не забижали. И чтоб порядок в доме был. С ней только сенная девка останется и кто из холопов.
– Да не надо мне никого, я же возвращаться верхами буду, куда мне девку? Может, торопиться придется.
– А до Михайловки как в одиночку, Настя?
– Разве что холопа, но с лошадью.
На том и договорились.
На следующий день пришлось прощаться. Лушка, непривычно молчаливая и строгая, обняла меня, прижалась:
– Настена, ты только недолго, ладно? Я ждать буду…
Я кивнула, едва сдерживая слезы. Мелькнула мысль, не лучше ли уехать с ними? Но все было решено, менять ни к чему.
Глядя вслед их обозу от ворот, я вдруг подумала, что увижу всех не скоро, но обязательно увижу.
Анея с Лушкой и холопами уехали, а я осталась в старом доме Николы с Ефремом. Авдотья сразу заявила, что нечего мне воображать, есть ходить надо к ним. Удивительно, но никто не спрашивал, какого черта я осталась. То ли авторитет Анеи был непререкаем, то ли здесь не принято спрашивать, что человек захочет, сам расскажет.
Я вдруг решила расспросить про саму Анею. Как раз пришла Олена, ее разговор явно задел за живое.
– Тебе ничего не рассказывали про Анею, что ли? – удивилась младшая тетка.
– Рассказывали, но я…
Олена кивнула, мои провалы в памяти и странности после падения с Зорьки стали уже притчей во языцех, никто не удивлялся. Нет, удивлялись, но только одному: почему у остальных таких сдвигов не наблюдается, много же кто падал.
– Анея у нас почти что княгиня…
– Это как?
– А вот так. Она в девках строптивая была, покрепче тебя. Слюбилась с переяславским князем Ярославом, от него и Лушку понесла. Да только князь-то женат, а он кобелина известный, у него таких вот Аней пруд пруди…
Авдотья возмутилась:
– Ты, Олена, напраслину-то не возводи! Анея девка красивая была, видная, но блудить не блудила. Конечно, у Ярослава Всеволодовича и правда во всяком граде своя любушка, обижал он свою княгиню Феодосию, может оттого и в обитель при его жизни ушла. Да только Анея любила его по-настоящему.
– А как же она боярыней стала?
– Была боярышней, стала боярыней, – пожала плечами Олена.
Я уже поняла, что она откровенно недолюбливает старшую сестру. Или просто завидует ей? Но тут же подумалось о том, как должны были выпороть боярышню, родившую до замужества. А как же ее тогда замуж-то выдали?
Олена только фыркнула (здесь явно еще один повод для ревнивой зависти), а Авдотья объяснила:
– Ее боярин Михаил Савич любил сильно, взял за себя, зная, что тяжела, и зная от кого. Она еще троих родила, Любава вон последняя. Только мальчишкам не судьба выжить, а девки обе крепкие оказались. И Лушку своей признал сразу. Князь Анее покоя не давал и замужней уже, может потому и боярин погиб, никто же не ведает, с чего он вдруг один супротив троих татей оказался. Чтобы от князя избавиться, Анея к Федору под защиту в Козельск отправилась. А Ярослава Всеволодовича все равно любит, хотя и мужа пережила, и о его пакостности знает. Такое не проходит…
– Ага, она Михайлу на тот свет и отправила! – фыркнула как кошка Олена.
Авдотья вызверилась на нее так, словно хотела ударить наотмашь.
– А ты молчи! Ты сама на Михайлу зарилась, да не удалось. А он о любви Анеиной знал и не противился.
Они спорили о боярине и любви Анеи, а я думала о другом. Что-то не давало покоя в имени князя.
– Как князя-то звали?
– Почему звали, и сейчас зовут. Ярослав Всеволодович, брат Великого князя Юрия Всеволодовича. А чего ты?
– Это же отец Александра Невского?!
– Чей?
Я сообразила, что Александр еще совсем не Невский, это будет позже.
– Как у него сыновей зовут?
– Федором, Александром, Андреем… не помню, еще есть, кажись.
Мне было достаточно. Александр Ярославич – это же будущий Невский. Лушка – сестра Невского! Сестрица неизмеримо выросла в моих глазах, словно была хоть чуть причастна к будущим успехам брата. А я – двоюродная сестра Лушки… Идиотизм, но и я выросла в собственных глазах.
Но Анея-то хороша…
Вечером, оставшись совсем одна, кстати, впервые за последние месяцы, я снова задумалась. Не слишком ли я рискую, задержавшись здесь. Ну что произойдет от того, что я еще раз увижу князя Романа? Он мне что, в любви объяснится? Нет, ничего такого ждать не стоило, да и как можно любить того, кто тебя лет на восемьсот старше? Мне стало смешно, в какие пра-пра мне годится Роман? Если считать в среднем по четыре поколения в столетие, а может и больше, получалось… а не так и много, всего между нами поколений тридцать пять – сорок. Я рассмеялась: всего ничего, тьфу, можно сказать!
Ой, дурочка, и никакие порки меня не изменят. Что в двадцать первом веке была глупой в отношении мужиков, что в тринадцатом. Только там в Москве на моей шее сидел Стариков, наставляя мне же рога, а здесь я втюрилась в князя, для которого я никто. Мелькнула мысль, что он вообще может быть женат. Нет, не может! Тогда Анея бы не говорила о его ко мне возможном сватовстве.
Вот ненормальная! О чем я размышляю?! Будет сватать меня или не будет князь Роман Ингваревич, и это при том, что у границ Рязани стоит орда Батыя, а князь воин, не говоря уже о том, что я сама из двадцать первого века и в тринадцатом просто не существую. Мысли перекинулись на проблемы моего существования, правда, ненадолго. Как я ни старалась, они настырно возвращались к синим глазам Романа. Это надо же – угодить в тринадцатый век, чтобы, как дуре, влюбиться, да еще и в того, кому суждено погибнуть! Снова взяло зло на Батыя, он готов был испортить жизнь не одной мне (или Насте, какая разница). Я вспомнила, что забыла попросить Анею отправить меня еще раз расправиться с Батыем. Эх, жаль!
Со следующего дня начались мои мучения. Делать было категорически нечего, и я маялась. Никакого набата, даже просто сбора вече, вопреки моим ожиданиям, не последовало. Я успокаивала себя тем, что все князья в отъездах, все заняты, собрать дружины сейчас важнее, чем говорить речи на митингах. Хотя у меня все равно свербило, могли бы предупредить народ-то. Не по себе стало, когда увидела, что Рязанский князь Юрий Игоревич откуда-то вернулся, но без дружины, и никуда снова не собирается. Может, не знает, ведь когда Роман уезжал, Юрия Игоревича в Рязани не было, может, не передали?
