Не застав дома Золотаренко, Алексей помчался искать телефон.
Телефонов в Одессе было вообще немного, да и те находились в учреждениях, где вечно толпился народ. На Пушкинской Алексей заглянул в аптеку.
Тощий седой провизор с двумя парами очков на носу возился за стойкой, наклеивая сигнатурки на пузырьки с лекарствами. Его жена, усатая черноволосая женщина массивного телосложения, сидела за кассой. Покупателей в аптеке не было.
Подойдя к стойке, Алексей знаком показал аптекарю, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз. Провизор издали отрицательно помахал рукой:
— Нету, нету.
— Чего нету?
— Разве я не знаю, что вам нужно! — И аптекарь сделал характерный жест кокаинистов: понюхал руку в том месте, где поднятый большой палец образует ложбинку, удобную для порошка.
— Да я не за тем. — Алексей перегнулся через стойку и спросил шепотом: — Телефон у вас есть?
Аптекарь сдвинул одну пару очков на кончик носа, другую вздел на лоб.
— Телефон? Зачем вам телефон?
Алексей понял: нынче не такие времена, чтобы за здорово живешь пускать в дом незнакомого человека.
— Я из чека, — сказал он.
— Что он хочет? — крикнула женщина из кассы.
— Человеку надо позвонить по телефону, — ответил аптекарь, суетливо сдвигая очки в прежнее положение.
— И что с того? Пусть идет на почтамт!
— Зачем ему идти на почтамт, если он может позвонить отсюда? — неуверенно возразил аптекарь.
— Я когда-нибудь умру от разрыва сердца! — решительно заявила женщина. — Ты готов пустить в дом каждого первого встречного. Здесь же не телефонная станция! Здесь торгуют лекарствами!
— Она меня будет учить, чем здесь торгуют, а чем не торгуют! — проворчал аптекарь и открыл дверцу стойки. — Идите же.
Деревянный, по форме и сам напоминавший домашнюю аптечку аппарат висел на стене в большой полутемной комнате, где пахло эфиром, валерьяной и карболкой, а на столах в беспорядке стояли фарфоровые кружки и штанглассы из синего толстого стекла.
Алексей завертел ручку телефона. Аптекарь потоптался у стола и, убедившись, что посетитель действительно вызвал ЧК, вышел из комнаты.
Голос дежурного был едва слышен. Он с трудом пробивался сквозь треск и шипение мембраны.
Алексей вжимал губы в медный рожок микрофона, забранного тонкой проволочной сеткой:
— Передайте Иннокентьеву или Оловянникову: в порту на элеваторе предательство! Пусть примут меры! Сегодня ночью его собираются спалить… Вы поняли меня? Пожар, говорю! По-жар!.. Ну да! Сегодня ночью! Там кто-то орудует. Пусть как следует обшарят весь элеватор… Элеватор пусть обшарят, говорю! И нужно усилить охрану! Все поняли?.. Охрану усилить!..
— Кто передает? — донеслось издалека.
— Скажите, херсонец.
— Кто?
— Херсонец. Так и передайте, они поймут.
— Будет сделано… — прохрипело вдали.
Алексей повесил трубку на рычаг. Прислушался. Потом шагнул к двери и рывком отворил ее. За дверью стоял аптекарь. Вид у него был сконфуженный.
Алексей поманил его пальцем.
— Должен предупредить, — негромко сказал он, прикрывая дверь, — то, о чем я сейчас говорил, кроме нас с вами, не знает ни один посторонний человек. Если начнутся разговоры… Все понимаете?
У провизора лицо стало под цвет его халата.
— Что вы, что вы, товарищ комиссар! — замахал он руками. — Я же совсем не имел в виду… Просто, знаете, незнакомая личность, так я немножко боялся. Ай-яй-яй, какой ужас, какой ужас!..
— Я вас, кажется, предупредил? — нахмурился Алексей.
— Ради бога, не беспокойтесь! Все умрет в этой комнате.
— И жене своей скажите, если она слышала…
— Ничего она не слышала! А у меня прежде язык отсохнет, чем я доверю женщине такое дело! Ай-яй-яй…
— Вот именно! За телефон спасибо.
— Об чем речь! — закричал провизор. — Какое может быть спасибо! Заходите еще, когда нужно! Приходите запросто! Я всегда с большущим удовольствием!..
Он проводил Алексея к выходу мимо изумленной жены и долго кланялся, стоя на пороге, Алексей поспешил свернуть за угол.
В обрыве на морском берегу имелась узкая щель, заросшая репейником. Протискиваться в нее надо было боком, но затем ход расширялся и постепенно переходил в низкую пещеру. Здесь и увидел Алексей «гвардию Шаворского», которой предстояло сегодня «обеспечивать» пожар на элеваторе.
Это было пестрое сборище, человек двадцать. Большая часть — обыкновенные уголовники, те, что по ночам наводили ужас на одесских обывателей. Среди прочих Алексей разглядел людей с военной выправкой, заметной, даже несмотря на затрепанную, с чужого плеча одежду, в которую они были облачены. В третий раз он встретил здесь и небезызвестного «представителя гужевого транспорта» Фому Костыльчука. Фома тоже узнал Алексея и по-приятельски подмигнул ему.
Распоряжался в пещере плотный мужчина с выпуклой грудью и интеллигентской острой бородкой. Низкий рокочущий голос его показался Алексею знакомым. Он подошел ближе, вслушался. И вспомнил: лестничная площадка, витражи в оконных проемах, медная дощечка на двери… Баташов!..
Это было важное открытие, но за ним тотчас последовали новые.
Как и Шаворского, Алексей давно знал этого человека. На фотографии, принесенной Инокентьевым, он был изображен в морской форме с погонами капитана второго ранга. И фамилия у него была другая: Сиевич. Один из организаторов прошлогоднего заговора в Одессе…
Трое ускользнули в двадцатом году от ЧК: Шаворский, Сиевич и Краснов. Краснов был убит. Относительно Сиевича существовало мнение, что тот убрался за рубеж. Ан нет, тут голубчик!..
В отличие от Шаворского, который сбрил бороду, бывший кавторанг отрастил эспаньолку. Но бородой не прикроешь крупного горбатого носа и вялых складок кожи, наплывающих на веки. Вот, значит, кто этот таинственный Баташов, который подсылал к Алексею старичка в рединготе!..
И еще один человек тревожил Алексея. Тревожил потому, что разглядеть его толком не удавалось, а Алексей не мог отделаться от ощущения, будто и с этим субъектом он уже где-то встречался. Ростом парень напоминал покойного Булыгу, но выглядел еще более громоздким и нескладным. Козырек насунутой на уши кепки бросал тень на его лицо. Ноги он ставил косолапо, носками внутрь, руки держал в карманах широченных клешей. Стоял он в обществе Фомы Костыльчука и еще каких-то уголовных типов.
Алексей старался не попадаться ему на глаза, но случай все-таки свел их вместе.
Наедине переговорив с Баташовым-Сиевичем, Микоша подошел к Фоме, сказал ему что-то, и вся компания двинулась к выходу. Фома нес фонарь, Микоша — большой ржавый бидон, пахнущий керосином.
