— Пожалуй, на каждый твой день рождения нужно преподносить ему подарок. Что бы такое выбрать?
— Может, кинжал?
На ослепительную улыбку Кангранде Катерина ответила не менее ослепительной улыбкой.
— Милый брат, ты читаешь мои мысли. Однако кинжал, который убьет моего мужа, должен быть заострен с обеих сторон, чтобы заодно пронзить и мое сердце.
Как и прежде, Пьетро не мог уловить сути разговора. Перебрасываясь загадочными фразами, брат и сестра словно чистили луковицу — под одним слоем непременно открывался другой. Постороннему ни за что было не догадаться, что окажется в самой середине. Наверняка что-нибудь скверное, если не сказать грязное.
— Значит, снова сидеть дома, — вздохнула Катерина. — Похоже, я у тебя впала в немилость.
— Дорогая моя, не надо бы тебе этого говорить… Ты же знаешь, я люблю тебя больше всех на свете.
— Итак, кого ты решил отправить в опасный путь?
— Никого.
Донна Катерина нахмурилась.
— Ты передумал?
— Вовсе нет. Я не собираюсь никого отправлять — я поеду сам.
Катерина не скрывала неодобрения.
— Тебя хватятся.
— Могу же я напиться пьяным. Могу же я уединиться в часовне для молитвы — или для оргии. Придумай что-нибудь сама. У тебя ведь богатое воображение.
— Моему воображению уже не угнаться за твоей взбалмошностью. Хорошо, я стану пауком и сплету для тебя паутину лжи. Но тебе нельзя ехать одному.
— Нельзя или можно, это я сам решу.
— И меня не послушаешь?
— Не послушаю.
Взгляды их столкнулись, но выдержали столкновение.
Пьетро не знал ни куда собрался Кангранде, ни почему донна Катерина сама хотела поехать. Он знал только одно: как велико его желание быть им полезным. И, не успев сообразить, что делает, Пьетро произнес:
— Я поеду с вами, мой господин.
Брат и сестра обернулись. У Пьетро от их взглядов мурашки побежали по спине. Тем не менее он продолжал:
— Я вполне здоров, а в постели лежать больше не могу. Бездействие сводит меня с ума. Я хочу что-нибудь сделать.
Кангранде и Катерина переглянулись.
— Я буду рад попутчику, — произнес Кангранде. — Однако я не хочу, чтобы ты тряской разбередил рану или простудился под дождем. Предстоит долгий путь. Мы вернемся в лучшем случае утром. Если вообще вернемся, — зловеще добавил он.
— Для меня честь быть вам полезным, мой господин.
— Ты не ответил на мой вопрос, Пьетро, — сказал Кангранде.
— Чтобы получить ответ на вопрос, следует задать вопрос, — строго произнесла Катерина. Она приблизилась к Пьетро и положила ему на плечо свою легкую ладонь. Ее дыхание слегка отдавало разогретой с пряностями мальвазией; этот запах смешивался с тонким ароматом лаванды. Перспектива всю ночь мокнуть под холодным дождем тотчас показалась юноше весьма радужной. — Синьор Алагьери, мы хотели знать, вполне ли вы здоровы.
— Вполне, донна да Ногарола.
— Эта поездка — тайна, хотя последствия ее станут известны всем. Все, что вы здесь слышали и еще услышите, должно оставаться sub rosa.[36]
— Или, как говорили греки, herkos odonton, то есть за зубами, — добавил Кангранде.
Катерина с тревогой смотрела на брата.
— Хлебом тебя не корми, дай пустить пыль в глаза. Вспоминается Амур, предлагающий дураку розу любви в обмен на молчание.
— Ну, если ты под Амуром разумеешь меня, тогда все сходится. За одним исключением: Пьетро — далеко не дурак.
— Конечно нет. — Катерина взглянула юноше прямо в глаза. — Пьетро, мы ведь можем доверить тебе тайну?
«Секретное поручение, — думал Пьетро. — Это опасно. Опасно было уже вести со Скалигером беседы о судьбе и звездах. Так вот к чему он клонил! Однако Скалигер ошибается — я совершеннейший болван. Я не разгадал его намерений!»
Кангранде принял молчание юноши за смущение и решил вступиться за него.
— Ты ведешь себя недостойно, сестра. Доверие нельзя обещать. Доверие либо есть, либо нет. Синьор Алагьери дважды повел себя как самый преданный друг. Это ли не доказательство?
— Я снесу оскорбление. — Донна Катерина отошла от Пьетро. — В любом случае, это не моя тайна, так ведь?
Если это и был выпад, Кангранде не стал его отражать. Пьетро теперь стал замечать, как часто Кангранде игнорировал колкости своей сестры — а это были именно колкости.
— Так о чем ты говорил, Пьетро? — сменил тему Кангранде. — О том, что человек отвечает за свои поступки, но не за свою судьбу?
— Смею заметить, это вы сказали, мой господин…
— Сегодня мы проверим, насколько непреклонна судьба. Мы посмотрим, всегда ли сбывается предначертанное небом. — Взгляд ярко-синих глаз Кангранде стал жестким. — Если моя судьба предопределена, звезды убедятся, что я, несмотря на их волю, веду себя как подобает Борзому Псу.
В первый раз Пьетро услышал эти два слова из уст самого Капитана.
«Похоже, Скалигеру более всего нравится называться Борзым Псом».
Однако от отвращения, с каким Скалигер произнес свое прозвище, юноше стало жутко.
Пьетро приоткрыл дверь в комнату своего отца. Данте и Поко оба спали. Пьетро прокрался в угол к сундуку, вздрагивая от каждого скрипа половицы. Вор с костылем — хорош, нечего сказать. Пьетро еле сдержался, чтобы не фыркнуть, представив, что смотрит на себя со стороны. Открыть сундук бесшумно было невозможно, так что юноша решил не продлевать скрежет и просто дернул крышку.
Разумеется, Поко тотчас проснулся и сел на постели.
— Пьетро? Что ты делаешь?
— Ищу штаны. — В доказательство Пьетро потряс штанами перед догорающей жаровней.
На физиономии Поко отразилось недоумение.
— Зачем они тебе?
— Собираюсь в дорогу. — «Не хочешь, чтобы Поко поверил — скажи ему правду».
— Это из-за твоей дурацкой ноги?
— Заткнись.
— А ты у отца разрешения спросил?
— Нет. Но если ты хочешь его разбудить, я подожду.
Поко показал фигу, лег и отвернулся к стене. Пьетро вышел из комнаты. В коридоре он остановился и не без труда натянул непривычный предмет гардероба. Взглянув на свои ноги, юноша с удовлетворением убедился, что повязка совсем не видна. Он надел башмаки и поднял костыль. На первом этаже, под гобеленом с пасторальной сценой, Пьетро обнаружил, как и говорила Катерина, спиральную лестницу, ведущую вниз. Держась рукой о стену, он кое-как спустился. Было промозгло, резко пахло плесенью. Пьетро принялся тереть нос, чтобы не чихнуть. Узкий туннель полого поднимался. К счастью, Кангранде оставил зажженную свечу, а то пришлось бы Пьетро пробираться в кромешной темноте.
