— И как могло случиться, что такой опытный моряк, как вице-король, адмирал всех адмиралов, не заметил этого перед отплытием?
— Потому что у него не было выбора: ему просто не дали других кораблей. И потом, серьезные проблемы начались лишь в море, когда «Галисийка» начала отставать от других кораблей. При попутном ветре она, конечно, идет быстрее, но так скверно построена, что ее все время сносит. Клянусь, ваше превосходительство, мне необходим другой корабль.
— И чего же вы от меня хотите?
— Чтобы вы заменили этот корабль на один из ваших, — как ни в чем не бывало ответил тот. — Адмирал готов оплатить разницу в стоимости. Хороший капитан вполне может отвести «Галисийку» обратно, ведь ей больше не нужно будет нагонять флотилию.
— Мои корабли пришли сюда единой флотилией, и единой флотилией вернутся обратно. Они везут столько сокровищ, что было бы настоящим безумием оставить хотя бы один корабль на милость пиратов и португальцев.
— Но тем самым вы окажете величайшую услугу Короне, — возразил Террерос. — Их величества отправили нас на поиски этого пути, и не оказать нам помощи в столь важном деле было бы с вашей стороны почти что государственной изменой.
— Придержите язык, если не хотите, чтобы ваше плавание закончилось здесь и сейчас, — отрезал брат Николас де Овандо таким тоном, что стало ясно: бесполезно ожидать от него каких-либо уступок. — Изменой в моем случае было бы ослушаться прямого приказа их величеств. Если корабль адмирала подойдет к острову ближе, чем на пушечный выстрел, я обязан буду потопить его, и клянусь, что сделаю это, если с восходом солнца он отсюда не уберется. Я достаточно ясно выразился?
— Разумеется, но все же осмелюсь попросить вас пересмотреть свое мнение по этому вопросу.
— Я не намерен ничего пересматривать, — губернатор решительно указал на дверь. — Убирайтесь!
— Но вы хотя бы позволите переждать шторм?
— О каком шторме вы говорите? — удивился тот, выглянув в окно, где на ясном небе не наблюдалось ни единого облачка. — Я не вижу, чтобы надвигался шторм.
— Адмирал в этом не сомневается, — робея, ответил капитан. — Он лучше нас знает эти места, и убежден, что скоро на нас обрушится «Ур-а-кан».
— Что, простите, на нас обрушится?
— «Ур-а-кан», — повторил капитан. — Так называют его туземцы; насколько я знаю, это означает «Дух зла». «Ур-а-кан» — это ветер такой чудовищной силы, что разрушает дома и топит корабли.
— Вот, значит, как! — терпение губернатора, казалось, было на исходе. — Адмирал, должно быть, считает меня идиотом. Сначала вы морочите мне голову байками о каком-то корабле, который якобы не способен держаться на плаву, что, однако, не помешало ему пересечь океан, а теперь несете бред о страшной буре, когда вокруг царит полный штиль, — он покачал головой, всем видом выражая глубокую печаль. — Я, конечно, понимаю, что человек, который открыл этот остров и считал его собственным королевством, желает вернуться сюда и вновь поселиться в Алькасаре, выселив отсюда меня, но все же глупо надеяться, что я поверю детским аргументам, — он глубоко вздохнул. — Ступайте с Богом. Передайте адмиралу, что я желаю всяческих успехов в его нелегкой задаче — при условии, что он как можно скорее уберется подальше от этого острова.
— Когда вы собираетесь отправить обратно вашу флотилию?
— Завтра в полдень.
— Дон Христофор решительно не советует вам этого делать. Напротив, он рекомендует отвести корабли вверх по течению реки или даже вытащить на берег, пока «Ур-а-кан» не пройдет.
— Ступайте, капитан.
— Но, сеньор!..
— Ступайте, я сказал! — рявкнул губернатор тоном, не терпящим возражений. — И если к рассвету ваши корабли не уберутся отсюда, я прикажу открыть по ним огонь из пушек.
На рассвете, в четверг, 30 июня 1502 года, корабли Колумба покинули устье реки.
В конце концов, Колумба достиг главной цели: показал жителям Санто-Доминго, на чьих глазах его увозили в Испанию закованным в цепи, что теперь он вновь вернулся с победой, во главе новой эскадры. И сейчас он велел сняться с якоря не из страха перед пушками губернатора — на таком расстоянии их можно было не бояться — а потому, что опыт бывалого моряка велел ему поскорее добраться до безопасного убежища — закрытой бухты в пятнадцати лигах от столицы.
Тем временем в порту полным ходом шла погрузка. По суровому приказу губернатора Овандо с первыми лучами солнца эскадра готовилась выйти в море, а потому боцманы и капитаны уже охрипли, отдавая приказы, пока шлюпки перевозили на корабли остатки груза и последних пассажиров.
Пахло йодом.
Дул подозрительный юго-восточный ветер, совершенно необычный в это время года; принесенный им острый запах моря, казалось, заглушил даже ароматы сельвы и зловоние сточных вод, и у многих пассажиров, поднимавшихся на палубу, возникло тревожное чувство, что они вверяют свою жизнь на милость океана.
А те, что оставались на берегу, немного завидуя отплывающим, которые возвращались обратно к цивилизации, теперь радовались, поскольку их тоже охватило внезапное необъяснимое беспокойство.
Сьенфуэгосу, пришедшему проститься с мастером Хуаном бе ла Косой и Родриго Бастидасом, хватило лишь одного взгляда на море, на розовеющую кромку далеких облаков, на металлический оттенок неба, чтобы заподозрить неладное, а вдохнув запах озона, ощутимо витавший в воздухе, он уже без колебаний заявил друзьям:
— Если бы это мне сейчас предстояло отправиться в плавание, я бы не спешил выходить в море.
Хуан де ла Коса, тоже обративший внимание на признаки близкой бури, которые за долгие годы плавания в карибских водах научился безошибочно распознавать, чуть заметно кивнул.
— Согласен. Если на свете когда-либо выдавался денек, менее подходящий для плавания, то это как раз сегодня.
— Почему же? — спросил хромой Бонифасио. — Море спокойно, ветра нет.
— Так появится.
— Почему вы так уверены?
— Потому что ветер качал мою колыбель, ветер сделал меня тем, что я есть. И если когда-нибудь настанет день, когда я не смогу понять, что за ветер ерошит мои волосы, это будет значить, что я даже не ослеп, а попросту умер, — он резко повернулся на каблуках. — Я поговорю с губернатором.
Но брат Николас де Овандо, человек сугубо сухопутный, знавший о здешних морях лишь понаслышке, не пожелал слушать «тарабарщину, которую несет ставленник адмирала, утверждающий, будто видит призраков, ему мерещится шторм посреди ясного неба».
— Эскадра выйдет в море — с вами или без вас, — заявил он. — Вот мое последнее слово.
