И тут словно что-то сломалось: тело ее ребенка упало на постель и больше уже не двигалось. Спустя некоторое время она почувствовала на плече чью-то руку, подумала, что это Джон, но рядом стоял Хьюго. Он мягко сказал:
– Мама, пойдем. Все кончено, мама.
На постели лежало тело с обращенными вверх ужасными белыми глазами. Но это уже было не так страшно, будто жизнь, покинув его, забрала с собой все. Аннунсиата встала. Лицо Хьюго было заплаканным, глаза красными от слез и усталости.
– Пойдем, мама, – повторил он, взял ее за плечо, бережно повернул и повел в свою комнату. Потом он усадил ее в кресло и принес бокал вина. Аннунсиата безразлично взяла бокал, и Хьюго осторожно заставил ее выпить. Она глотнула, вздрогнула и посмотрела на него, будто видя впервые.
– Хьюго, – сказала она – Мой сын.
В прекрасный осенний день, при ярком солнце, путешествие казалось менее таинственным и пугающим, и поэтому Элизабет еще острее чувствовала вину. Нелепо предполагать, что старуха была ведьмой, но сердце подсказывало, что именно ее снадобье помогло родить ребенка. Если она все-таки ведьма, то искать ее помощи – непростительный грех. И все же это было необходимо чтобы выжить, ведь за выживание борется все живое. Элизабет ехала медленно и осторожно, а в голове постоянно вертелся разговор, состоявшийся у них с Ральфом пару дней назад. И все это время страх боролся в ней с сознанием.
– Она умрет от горя, – говорил Ральф. – Она всегда больше всех любила Джорджа, обожала его и не может поверить в то, что его больше нет.
– Бедное дитя! – сказала Элизабет.
Она любила Джорджа, как и все, но ее печаль была вторичной. Элизабет больше беспокоил собственный ребенок.
– Я волнуюсь за нее, – продолжал Ральф. – Не думаю, что в такое время она сможет быть вдалеке от дома. Я хочу попробовать убедить ее вернуться в Морлэнд и пробыть здесь несколько месяцев, пока она придет в себя. Лондон – не место для женщины, потерявшей ребенка.
– А что будет со мной, Ральф? – спросила Элизабет, скрывая страх.
– Не беспокойся, все будет в порядке, – успокоил он ее. – Конечно, пока она здесь, мы не сможем спать вместе. Это неприлично. Но все устроится.
Однако Элизабет была уверена, что ничего хорошего не предвидится. Ее трясло от одной мысли о приезде Аннунсиаты, а что будет в реальности?.. Ее, конечно же, отошлют, а Ральф даже пальцем не пошевелит, чтобы защитить ее. Ее выгонят, а положение незамужней женщины с ребенком незавидно. Вот почему она в отчаянии обратилась в то единственное место, где рассчитывала получить помощь. Элизабет еще не знала, о чем спросит мудрая женщина, но надеялась, что та обо всем догадается сама.
При солнечном свете хижина выглядела не столько пугающей, сколько нищей. В зияющем черном дверном проеме, на пороге, лежал белый пушистый кот, вытягивая лапы и грея бока на солнышке. Старуха (действительно не ведьма?) сидела у двери на табуретке, ее руки беспрерывно двигались на коленях, плетя бесконечное тонкое, как паутина, кружево. В своих старых лохмотьях она выглядела отталкивающе, но глаза были все так же темны и ярки, как у змеи. Старуха подняла взгляд на приближающуюся Элизабет, но не сказала ни слова до тех пор, пока та не спешилась, не привязала пони к дереву и не подошла поближе.
– Ну? – спросила она.
– Я пришла тебя повидать, – нерешительно проговорила Элизабет.
– Понимаю. У меня немного посетителей. Не хочешь ли сливок? Больше я ничего не могу тебе предложить, но зато они холодные.
Элизабет знала, что есть или пить с ведьмой нельзя.
– Нет, спасибо, – ответила она, но, поняв, что это невежливо, добавила: – Я не хочу пить, спасибо.
Они молча посмотрели друг на друга, а затем старуха удивленно произнесла:
– Ну, госпожа, чего же ты хочешь?
– Мне помогло твое снадобье, – выпалила она. – У меня есть ребенок.
– Значит, ты счастлива.
– Да. Нет. Ой, матушка, помоги мне. Я боюсь. Научи, что мне делать.
Старуха долго смотрела на нее, потом вздохнула и отложила кружева.
– Дай руки. Милая, присядь около меня.
Элизабет опустилась перед старухой на колени, отвела рукава и охотно протянула руки, ладонями вверх. Старуха взяла кончики ее пальцев и долго смотрела на ладони, затем прочертила своим корявым ногтем линию вдоль одной из них.
– Да, я вижу, кого ты боишься, – сказала она наконец.
– Видишь? – воскликнула Элизабет. – Тогда скажи, что мне делать?
– Нет, я не могу тебе этого сказать. Ваши судьбы пересекаются, твоя и ее. Один порыв ветра уносит вас обеих, а когда он стихнет...
Она надолго замолчала, и Элизабет встревожилась. Затем старуха подняла глаза, холодные и яркие, и остановила взгляд на Элизабет.
– Одна из вас должна умереть, – заключила она. – Вам двоим на земле будет тесно, обе вы жить не будете – это невозможно.
Во рту Элизабет пересохло, а разум пытался вникнуть в услышанное. Кто-то из них должен умереть...
– Матушка, – сказала она, поднимаясь с утрамбованной земли, – дай мне что-нибудь.
Старуха медленно и болезненно встала и побрела в дом. Элизабет ждала, наблюдая, как тени облаков бегут по земле. Кот встрепенулся и исчез, поднялся прохладный ветерок, и она почувствовала себя одинокой, как никогда в Жизни, будто была единственным живым человеком в мире. Рядом с ней выросла старуха, так внезапно и тихо, что Элизабет испугалась. Она держала белый льняной маленький кисет, перевязанный веревочкой.
– Раздели на три части и сожги в своем очаге в три вечера подряд. Сделай это скрытно, никому ничего не говоря.
– И что? Что тогда случится? – спросила Элизабет, широко открывая глаза.
– Кто знает, – проговорила старуха, поворачиваясь к ней спиной, словно больше у нее не было сил ни на что.
– Но... ты сказала...
– Жизнь – всего лишь тень, и каждый из нас отбрасывает собственную тень, настолько большую, насколько велик сам. А окончание ее... кто знает? В основном происходит то, чего ты действительно хочешь. Вся суть в том, чтобы точно знать, чего ты по-настоящему хочешь.
– Но то, что ты сказала мне... правда?
– Это правда. Смерть одной – жизнь для другой. Так написано. Всего хорошего, госпожа.
Старуха ушла в комнату без единого слова или взгляда. Элизабет почувствовала себя несчастной, будто ее выгнали. Она спрятала кисет и пошла отвязывать пони.
Аннунсиата пробыла в Оксфорде только несколько дней. Хлорис по своим каналам послала весточку принцу Руперту, и тот сразу приехал в Оксфорд, чтобы убедить Аннунсиату вернуться с ним в Виндзор, где все еще жил с Пэг и детьми. По просьбе Аннунсиаты, он организовал перевозку тела Джорджа в Виндзор. Таким образом, 19 сентября 1678 года Джордж Эдуард Кавендиш, второй граф Чельмсфорд, барон Мелдон был похоронен в Виндзоре в частной усыпальнице, и его титул умер вместе с ним.
