Теперь уже не могло быть сомнений: эскадра величайшего флота в мире терпела неудачу у захолустного русского порта.
Прайс старался разобраться в допущенных ошибках, чтобы хоть немного уменьшить ноющую боль в груди. Самая первая и большая ошибка та, что он напрасно выпустил из своих рук фрегат “Аврора”. Не надо было слушаться де-Пуанта. Этот француз со своим этикетом помешал всему делу. Надо было наплевать на этикет, вежливость и прочее. Будь захвачена “Аврора”, и вся кампания развернулась бы по-другому. Кроме того, они напрасно задержались в порту Кальяо, затем на Гавайских островах, дав русским возможность тем временем укрепить порт, стянуть силы.
Теперь все кончено. Французы еще могут пыжиться, но он-то, адмирал Прайс, отлично видит всю безнадежность дальнейшей борьбы.
Какой бешеный вой поднимут газетчики, как только в Англии станет известно о проигранной кампании у берегов Камчатки! Какой желчью и ядом будут пронизаны все сообщения о военных действиях!
Во всем будут винить его, адмирала Прайса, преданно прослужившего во флоте всю свою жизнь. Его будут называть бездарностью, трусом, а может быть, и изменником.
Ни один человек не подаст голоса в его защиту. Может быть, сослуживцы поймут его? О нет! Они тоже будут на стороне хулителей. Адмиралтейству нужен будет виновник, и им будет объявлен он, адмирал Прайс.
А какие надежды возлагал адмирал на эту кампанию, какие ему рисовались радужные картины будущего: слава, награды, деньги!..
Но вот все надежды рухнули. Впереди Прайса ожидали только отчужденность, позор и презрение соотечественников.
И смерть, как единственное средство избежать грозивших ему несчастий, ясно представилась адмиралу. Однако это продолжалось недолго. Смерть! Для чего? Почему? Он еще крепок здоровьем и может долго жить. Он может еще искупить свою вину, еще не все потеряно, наверное он просто преувеличивает стойкость русских.
Прайс мутным взглядом оглядел бухту, скалы, тонущие в дыму. Вновь возникло желание прорваться через пролив во внутреннюю гавань.
— Полный вперед! — приказал Прайс капитану “Вираго”.
Джексон с недоумением взглянул на адмирала, но тот в бешенстве крикнул:
— Заставьте машину работать на полную мощность!
Джексон бросился выполнять приказание.
Пароход снова двинулся к проливу, чтобы проскочить в гавань. И снова вторая батарея открыла по нему сокрушительный огонь. Из-за мыса ее поддержала “Аврора”. Ядра посыпались на палубу “Вираго”. Послышались стоны раненых.
Прайс старался ничего не замечать. Подбежал встревоженный капитан Джексон:
— В трюме парохода появилась вода. Есть пробоины в подводной части. Просигналили с других кораблей, ведущих бой с русской батареей. Фрегат “Президент” получил серьезные пробоины, на “Пайке” начался пожар. Адмирал де-Пуант настаивал прекратить бессмысленный бой и отойти к Тарьинской бухте.
— Трусы! Мерзавцы! — Прайс метался по палубе. — Пусть бегут, пусть уходят! Но мы должны быть в гавани, должны!
— Дальше двигаться невозможно, — продолжал настаивать Джексон: — мы можем пойти ко дну. Разрешите дать задний ход.
Адмирал застонал, как раненый зверь, и безнадежно махнул рукой. Джексон понял этот жест как согласие со стороны адмирала и подал команду отходить назад. В ту же минуту он услышал за своей спиной звук выстрела и глухое падение о палубу чего-то грузного, тяжелого.
Джексон обернулся, подался вперед. Адмирал Прайс лежал у лесенки капитанского мостика. Из виска текла струйка крови. Дымящийся пистолет валялся рядом. Джексон наклонился и прильнул ухом к груди адмирала: Прайс был мертв.
“Вираго” под восторженные крики русских артиллеристов отходил назад.
Более восьми часов продолжался жестокий, неравный бой, а вторая батарея все еще продолжала вести огонь. Вслед за “Вираго” отошли от гибельного места и остальные корабли противника. Бой прекратился.
Остановившись в Тарьинской бухте, Джексон вызвал на пароход капитанов английских судов. Он считал необходимым прежде всего сообщить о случившемся своим соотечественникам, а потом уже поставить в известность союзников.
Вскоре капитаны прибыли на пароход “Вираго”.
— Господа, — с печальной торжественностью сказал Джексон, — адмирал Прайс покончил жизнь самоубийством… Нам трудно объяснить причины, побудившие покойного адмирала покончить счеты с жизнью в такой трудный для нашей эскадры час. Нам трудно найти ему и оправдание. И только христианская заповедь повелевает нам простить адмиралу его прегрешения и склонить колени перед волей всевышнего…
Отдав елейную дань христианским чувствам, Джексон с раздражением заметил, что самоубийство адмирала может плохо отразиться на самочувствии экипажа, понизит боевой дух матросов.
Хитрый и осторожный капитан “Президента” подал совет:
— Самоубийство адмирала Прайса должно остаться тайной для всех. Надо на вечные времена утвердить версию, что адмирал Прайс пал в бою смертью героя. В этом сообщении нет ничего унизительного ни для чести покойного моряка, память о котором мы должны оберегать, ни для престижа нации.
Все согласились с этим мнением.
Капитан Джексон отправил шлюпки с посланцами на французские корабли, чтобы сообщить о том, что адмирал Прайс умер от ран, полученных в дневном бою, и пригласить офицеров на похороны адмирала.
Исчезнув из Петропавловска, Лохвицкий в этот же день прискакал в камчадальское селение Утколоки.
Почти все взрослые мужчины ушли защищать Петропавловск, и в селении остались одни лишь старики, женщины и дети. Лохвицкий собрал стариков и объявил им, что он послан к ним самим “большим начальником” — Завойко, чтобы словить важного преступника, которого камчадалы прячут в своем селении.
Старики не на шутку перепугались, но Лохвицкий был неумолим. Он немного подобрел только тогда, когда камчадалы принесли ему в подарок несколько песцовых шкурок.
То же самое он проделал в другом камчадальском селении, потом в третьем, в четвертом…
Вещевой мешок его, притороченный к лошади, разбух от дорогих мехов.
Больше суток Лохвицкий нигде не задерживался, так как опасался преследования со стороны Завойко.
Хорошо зная честность и неподкупность Завойко, он не сомневался в том, что начальник края не колеблясь предаст его суду. А в военное время за шпионаж в пользу иностранного государства он может получить каторжные работы.
Иногда Лохвицкий встречал возвращавшихся из Петропавловска охотников и камчадалов и расспрашивал их о том, что происходит в городе. Те отвечали, что все жители заняты на строительстве укреплений.
