На равнине сцепились беркут с волком. Птица сумела-таки впиться когтями в волчью морду, но хищник не желал погибать в одиночку, он опустил морду вниз и теперь трепал беркута мощными лапами. Мелькнула мысль, что он просто переломает беркуту перья… Наверное, так и было, но тут я услышала еще одну команду Огуль-Гаймиш:
– Давай!
Второй беркут взмыл ввысь. Он не стал долго приглядываться и уже через мгновение налетел на хищника сзади. Теперь волка трепали два беркута, и он крутился, как уж на сковородке. В общей свалке и поднятой снежной круговерти было непонятно, что там происходит, но мы уже безо всякой команды мчались к месту битвы.
Пока подъехали, птицы добили волка, причем оба сидели на нем, расклевывая каждый свое – мой беркут клевал окровавленную морду, а второй пытался вырвать кусок из бока.
Беркутчи протянул мне кусок мяса:
– Зажми в кулаке и подставь руку беркуту, чтобы пересел к тебе. Только осторожно.
Беркутчи второй птицы уже спешился, чтобы сделать это. Я внимательно посмотрела и поступила так же. Нельзя сказать, что беркут сразу повелся на такой обман, его пришлось даже чуть подтолкнуть на мою руку, но почти сразу я поняла, что птице просто больно перебирать лапами, волк все же повредил беркута, перья были в крови. Не удержавшись, я погладила птицу по голове:
– Ты молодец, ты большой молодец.
Беркут что-то проворчал, не отвлекаясь от трапезы.
Огуль-Гаймиш тоже спешилась и подошла ко мне:
– Не испугалась?
– Волк ему лапу повредил, кажется.
Пусть только попробует сказать, что это я виновата! Она сама заставила меня выпустить молодого беркута на матерого волка.
– Покажи беркутчи.
Тот уже смотрел сам, потрогал, беркуту, видно, было больно, заволновался, но, почувствовав знакомые руки, успокоился.
– Нет, только порвал, заживет.
– Это теперь твой беркут.
– Мой?! Что я с ним делать буду?
Хатун расхохоталась:
– Что делать? Охотиться! И шкура волка твоя.
Она пошла к своей лошади, больше не обращая на меня внимания. Беркутчи осторожно предложил:
– Хатун, я заберу птицу?
Я кивнула. В московской жизни у меня была машина, в этой в Волкове коза, а теперь вот охотничий беркут. Интересно, чем еще меня одарит жизнь?
– Вам его принесем сегодня, только лапу залечим…
Было видно, что беркутчи очень жалко отдавать красавца такой вот бестолочи, но воля Великой хатун – закон.
– Я сама с ним не справлюсь, мне нужна помощь.
Он явно обрадовался:
– Я помогу, если нужно, всегда буду с ним, а вам привезу на охоту. Его можно оставить жить на прежнем месте, только надо приходить к нему и иногда вывозить, чтобы не забыл голос и руку.
Беркут, уже доевший свое мясо и сидевший под колпачком, внимательно прислушивался. Я погладила его по голове и зашептала на ушко:
– Теперь ты мой, мы с тобой друзья. Ты был большим молодцом сегодня.
Птица чуть переступила лапами, но не нервно, а словно от удовольствия. Беркутчи тоже был доволен, его оставляли при птице, и я не собиралась издеваться над его любимым детищем.
– Тебе подарили эту птицу?
Только тут я вспомнила о Сильвии, которая до сих пор молча наблюдала всю сцену. Как я могла забыть о подруге?! Так увлеклась охотой, что потеряла из вида Сильвию. Она же не понимает монгольского!
– Прости, Сильвия, я увлеклась. Да, мне подарили беркута. Он ранен, волк лапу порвал.
Подруга оглядела округу со вздохом:
– Здесь не водятся драконы, но охота мне понравилась.
Я рассмеялась, она неисправима! Хорошо хоть не поинтересовалась, охотятся ли беркуты на драконов.
Но волка уже привязали к седлу моей лошади, пора отправляться. Хатун скомандовала вообще возвращаться. Я смотрела на окровавленную морду здоровенного зверя, его выклеванный глаз и, как идиотка, гордилась, что это сделал мой беркут!
– Вы не должны были допустить, чтобы она оказалась так близко к Великой хатун!
– Как этого можно было избежать?
– Скомпрометировали бы как-то… Теперь у нее есть возможность влиять на глупую Огуль-Гаймиш.
– Вы зря считаете ее глупой, она куда хитрее даже Сорхахтани.
– Но чем она нам может помешать?
– Хан не дал ответ. Если он выберет то, что нужно нам, уничтожать его ни к чему.
Со стороны могло показаться, что два человека, объединенные одним духовным порывом, истово молятся рядышком. Только внимательное ухо могло разобрать среди фраз на латыни совсем другие, вот эти тайные, не предназначенные для чужих ушей. Но ни наблюдать, ни подслушивать было некому, они были только вдвоем.
Хатун относилась ко мне довольно хорошо, теперь она стала вызывать меня просто для бесед и расспросов о том, как живут женщины на Руси. Как же меня подмывало рассказать, как живут женщины в России!
Насмешница Огуль-Гаймиш передергивала все мной сказанное, мы смеялись, но стоило зайти разговору о взаимоотношениях между Гуюком и Бату или о будущем, она либо замыкалась, прекращая беседу, либо переводила разговор на другое. Иногда присутствовал тот самый неприятный тип, кто-то вроде шамана, но теперь он больше не сверлил меня взглядом, а потому беспокойства не вызывал.
Но однажды разговор все же зашел дальше, чем обычно. В ответ на слова об угрозе Великому хану Огуль-Гаймиш откровенно фыркнула:
– Сам виноват! Всех обмануть нельзя, обязательно нужно быть на чьей-то стороне! Когда человек всех предает, его тоже предают все.
На замечание, что его просто могут убить, хатун рассмеялась:
– Как? Хан очень осторожен, он не ест того, что не попробовали перед ним, не пьет из чужих рук. Вокруг хорошая охрана, способная остановить любого. А убить его мечтают многие, ты права, потому что мешает всем!
Привычно заговорив о другом, Огуль-Гаймиш вдруг хмыкнула:
– А убить его можно, только не так, как думают все. Можно… иначе…
Это сумасшедший дом! Всем, всем в Каракоруме выгодна смерть Гуюка, одна я хотела его спасти!
Если вдуматься, то я еще более сумасшедшая, чем остальные. Мне нужно спасти злейшего врага Руси, хана, который известен своей жестокостью, своей кровожадностью, ненавистью ко всему и всем! Эту тварь нужно распять всем в назидание и ежедневно отрезать по кусочкам, а кусочки скармливать бродячим псам или вообще отдать его самого этим псам.
Но мне нужно его спасти, потому что живой Гуюк столкнется лоб в лоб с Батыем, и им будет не до Руси. Это должно случиться вопреки истории, вопреки всем летописям, знаниям ученых, множеству письменных источников! И этому буду способствовать я. Хватит уже просто заполнять белые пятна истории, пора ее переиначивать. Я сделаю все, что смогу, и даже больше, чтобы два паука в банке сцепились друг с дружкой, и вопреки решению Вятича не стану помогать одному из них, пусть перегрызутся, пусть сдохнут оба. Ну, если не сдохнут, так хоть ослабнут настолько, чтобы умирать медленно и мучительно, тоже, кстати, ничего вариант, мне подходит.
