– Да, его состояние заметно улучшилось. Удивительно, как он сумел так окрепнуть в условиях экспедиции, да ещё в таком климате. И всё же здоровье его слишком подорвано,
он не выдержит новых лишений. Если он не хочет опять свалиться, то должен жить в достатке. А у него, кроме жалованья, ничего нет.
– Да, но сейчас у него уже скопилась порядочная сумма. На первых порах ему хватит, а тем временем он подыщет себе работу.
Маршан немного помолчал, попыхивая трубкой.
– У меня куда больше денег, чем мне нужно, – начал он.
– Не вздумайте сказать это Феликсу! – воскликнул Рене, – он вам никогда не простит.
– Конечно, он трудный человек, но если бы вы…
– Будь у меня самого лишние деньги, я бы не рискнул предложить ему их. Даже своих ближайших друзей он держит на известном расстоянии. Он по натуре человек одинокий. Порой мне кажется, что ему никто не нужен.
Рене умолк и стал смотреть на воду.
– Дело в том, что мы все одиноки, – сказал Маршан. – Можно при случае спасти человеку жизнь или подлечить его – вот почти и всё, что один человек может сделать для другого. – И неожиданно добавил: – А мой сын умер совсем маленьким.
На другой день к вечеру, когда все трое вышли на палубу покурить, Маршан сказал Рене и Феликсу, что получил письмо от своего банкира и тот настоятельно советует поместить имеющиеся у доктора сбережения в одно очень надёжное и доходное предприятие. Не пожелают ли друзья воспользоваться этой возможностью? Рене отказался – ему предстояло в скором времени израсходовать почти все свои деньги, а Феликс принял предложение Маршана так просто, что доктор даже усомнился – нужно ли было прибегать к уловкам? «Мартель судит по себе, – подумал он. – Риварес слишком большой человек, чтобы придавать значение деньгам».
– А я понятия не имел, что мне с ними делать, – весело продолжал Феликс. – Быть держателем акций – какое приятное чувство обеспеченности! Если уж жить в Париже, носить сюртук и сотрудничать в газете, то нужно иметь и акции.
Маршан хмуро взглянул на Ривареса.
– Уж не собираетесь ли вы вести респектабельный образ жизни и сделать карьеру?
– Я н-не с-собираюсь утруждать себя респектабельностью, а карьера для меня – слишком большая роскошь. М-мне хочется спокойно жить в своём уголке и избегать сырости.
– Труднодостижимая мечта для того, кто собирается устроить свой уголок рядом с Ниагарой.
Рене смотрел на них с удивлением. Он привык к перепалкам между Маршаном и Феликсом и обычно добродушно выслушивал их остроты, даже если не все понимал. Но на сей раз он неодобрительно покачал головой.
– Нехорошо это. Зачем же выливать на человека ушат холодной воды, если он хочет избежать сырости?
– На вас, например, я не стал бы его выливать, – отпарировал Маршан. – Ну а Феликсу, чтобы избежать сырости, придётся надевать дождевик.
И Рене и Маршана поразила горечь, прозвучавшая в ответе Феликса:
– Дождевики пригодны лишь на то, чтобы в них топиться. В дальнейшем, мой дорогой Панглос, я буду «возделывать свой сад». Философия и мадемуазель Кунигунда мне надоели.
– Не сомневаюсь, – отвечал Маршан. – А мадемуазель Кунигунде вы тоже надоели?
Огонёк сигары Феликса прочертил в темноте резкую линию.
– «Она судомойка, она безобразна», – прошептал он и, встав, пошёл прочь своей прихрамывающей, но мягкой походкой. Он шагал по палубе из конца в конец, и огонёк его сигары то появлялся, то исчезал.
– Возможно, она и безобразна, но хватка у неё цепкая, – сказал Маршан. Он повернулся к Рене и угрюмо произнёс: – Если вы ему друг, не выпускайте его из виду. Он на опасном пути: он думает, что будет жить как простые смертные.
– Дорогой доктор, – отвечал Рене, – неужели вы до сих пор не уразумели, что если вы и Феликс хотите, чтобы я вас понимал, вам не следует выходить за пределы, доступные моему пониманию. Я не имею ни малейшего представления, о чём шла речь. Если вы – Панглос, а он – Кандид, кто же тогда Кунигунда? Что до меня, то я могу претендовать лишь на роль старухи зрительницы.
Маршан расхохотался.
– Нет. Вы будете добродетельным анабаптистом, и вас выбросят за борт.
Вдоль дороги, ведущей в Мартерель, цвёл душистый майоран. Рене старался слушать радостные излияния Анри, но сердце его стучало, как молот, а запах любимых цветов Маргариты вызывал на глазах слезы. Даже протяжный бургундский говор попадавшихся на дороге крестьян звучал для него музыкой.
Рене поднял голову и поглядел на серую башню. В окне Маргариты виднелось лицо, обрамлённое облаком чёрных волос. Он наклонился и сорвал веточку майорана.
Маркиз деликатно увлёк Анри за собой, чтобы Рене мог подняться к сестре один. Полчаса спустя в гостиной было получено весёлое приглашение выпить кофе в комнате Маргариты, так как «я не в силах отпустить его даже на минуту». Наверху смеющийся, раскрасневшийся Рене поливал сливками принесённую Розиной малину. Бланш, жена Анри, удивлённо раскрыла глаза: её некрасивую, бесцветную невестку невозможно было узнать – на щеках играл нежный румянец, большие глаза сияли, тёмные волны распушённых волос закрывали плечи. Девушка связывала букетики цветов.
– Сегодня все должны быть красивыми. Рене, дай отцу резеду, он любит душистые цветы. Ах нет, тётя, не вынимайте из волос лаванду, она так хорошо гармонирует с сединой. Приколи себе на грудь ноготки. Розина, и дай один Жаку, пусть воткнёт в петлицу. А теперь, Анри, расскажи нам все, но порядку. Где вы встретились? В Дижоне? Как же ты его узнал с этой смешной бородой? Тебе придётся побриться, Рене, не могу же я терпеть, чтоб мой брат походил на лесного дикаря.
– Так я и есть лесной дикарь, – засмеялся Рене. – Вы не представляете, как я одичал. Когда мы снова увидели фруктовые ножи и салфетки, вряд ли кто-нибудь, кроме Феликса, сообразил, для чего они нужны.
– Почему же «кроме Феликса»?
– Не знаю. Вы поймёте, когда увидите его. Изящество у него в крови. Он сидит на тощем бразильском муле так, как будто под ним чистокровный скакун. В этом он похож на отца.
– В чём «в этом»? – озадаченно спросил Анри. Маргарита весело рассмеялась:
– Видишь ли, бывают люди словно «рождённые в пурпуре». Если бы отец надел на себя нищенские лохмотья, его бы приняли за переодетого принца.
– Не знаю, – сказал Рене, глядя в тарелку. – Лохмотья сильно меняют человека, – кто бы их ни носил.
– Кто этот Феликс? – спросил маркиз. – Тот, что спас вас всех от дикарей?
– Да, сударь, Феликс Риварес. Это мой лучший друг. Надеюсь; вы все скоро его увидите.
