— Панкрат, я продвинусь вперед и попробую выманить абреков на себя, — подскочил к старшему брату Захарка. — Надо узнать, какая у них расстановка сил.
— Так они тебе ее и показали, — взялся снова покусывать кончики усов полковник, в голове у него начал вырисовываться какой-то план.
— Тогда пусть Захарка сделает по башне провокационный выстрел. Если горцы внутри, то враз все углы облепят, — вылез с подсказкой подхорунжий из шелковцев. — Или я сам подъеду поближе и лупану по воротам.
— А вот этого делать не следует, — Панкрат вдруг подобрался и перекинул ружье на спину, чем вызвал на лицах у казаков недоумение. — Пускай абреки поспят подольше, нам это только на руку.
— Я понял тебя, братука, — встрепенулся Петрашка, его кабардинец держался рядом с дончаком Буалка. — Защитники крепости подумали, что лавина смела наше войско в пропасть и как один перешли на оборону левой стороны крепости. Поэтому на стенах и в башнях никого не оказалось.
— Молодец, студент, но это лишь первая твоя догадка, а вторая заключается в том, что у этих мусульман подошел час утреннего намаза. Только разгадывать загадки я тебя все равно не пущу, — негромко сказал старший брат. — Николка, посылай разведчиков под бастионы, да поспеши, сейчас время для нас стало как золото. Станичники, ружья к бою!
Около десятка терцев стегнули нагайками коней и рысью приблизились к воротам, закрытым изнутри. Вокруг было по прежнему пусто, из башни тоже никто не показался. Один из разведчиков подтрусил к самой стене, вытащив из дорожной саквы смотанную в круг веревку с привязанным на конце крюком, он ловко закинул его в бойницу и прямо с седла стал карабкаться к узкому отверстию. Остальные подстраховали удальца ружьями, нацеленными на окна. Сухопарая фигура воина проскользнула вовнутрь башни, после чего наступила настороженная тишина. Она длилась недолго, вскоре оттуда раздался истошный вопль, затем звон клинков, заглушенный одиночным выстрелом. Шум нарастал, грозя перейти в нежелательный гвалт, скорее всего к защитнику, захваченному врасплох, кинулись на помощь его молившиеся товарищи. Эти звуки подхлестнули станичников, окруживших крепость, терцы разбежались вдоль периметра цитадели и пошли на ее штурм. Десятки волосяных веревок с петлями на концах, с крюками и даже обыкновенными камнями, одновременно перелетели через верх, стараясь обмотаться вокруг какого-нибудь выступа. По ним ужами заскользили молодцы в черкесках, в зубах у них в лучах утреннего солнца сверкали кинжалы. Вскоре выяснилось, что достойного сопротивления оказывать было некому, потому что основная часть горцев отправилась на защиту главных ворот, в которые уже стучалось войско терцев во главе с сотником Савелием и атаманом ищерцев. А оставшиеся абреки совершали утренний намаз на расстеленных на земле ковриках.
И вот уже заскрипели дубовые ворота, створки распахнулись, пропуская станичников на окраину аула Гуниб. Широкая улица и приземистые сакли с плоскими крышами по обеим сторонам показались вымершими, только у подножия башни и вдоль стен остались лежать несколько трупов горцев. Но эта картина продолжалась всего несколько мгновений. Навстречу казачьему войску с центральной площади крепости уже неслась лава абреков, она набирала ход, готовясь врезаться в передовые ряды терцев. Но вид у джигитов оставлял желать лучшего, стало ясно, что противник, неизвестно откуда свалившийся, застал их врасплох. Кто-то вздымал над папахой саблю, кто-то пытался на ходу зарядить ружье, а кое-кто выставлял вперед казацкую пику. Панкрат моментально оценил положение, он вскинул руку вверх:
— Целься!
Полковник подал команду только тогда, когда заметил, что казаки успели занять привычный для них порядок. Заранее заряженные ружья взлетели вверх и будто присохли прикладами к плечам. Защитники крепости приближались, они успели ослепнуть от ярости и от наглости казаков. И когда до их рядов осталось не больше десяти сажен, Панкрат сам нащупал спусковой крючок под прикладом своего ружья:
— Огонь!
И повторилась картина, привычная станичникам за множество битв с их участием, каждый раз принуждавшая сцеплять скулы крепче, чтобы не дать чувствам завладеть телами, успевавшими закостенеть от адского напряжения. Передние ряды горцев поредели, словно шальной ветер подхватил многих всадников, вырвал их из седел и швырнул тряпичными куклами под копыта лошадей. Задние ряды не сумели вовремя остановиться, они пронеслись вперед, сами оказавшись на линии огня. Панкрат тем временем успел поменять местами отстрелявшихся терцев с теми, кто еще не разрядил своих ружей. И снова грубая команда заставила казачьих скакунов со всадниками на их спинах замереть на месте:
— Целься!
Станичники прильнули к прикладам, выбирая каждый свою жертву, они знали, что если кто-то промахнется, то пуля облетит вокруг горы и вопьется ему в спину. Так говаривали старые казаки, за плечами которых были походы не только с Суворовым и Петром Великим, но и с фельдмаршалом Кутузовым, победителем Наполеона Бонапарта. И когда вторые ряды абреков затанцевали на месте в ожидании нового залпа и в надежде на чудо, что кто-то из них останется жив, Панкрат спокойно отдал приказ:
— Огонь! Отцу и сыну…
Снова вопли и проклятия смешались с диким ржанием лошадей и с руганью горцев третьей волны. Копыта их скакунов споткнулись о тела абреков, упавших первыми, в то время как конники из первых рядов, оставшиеся в живых, бросились искать спасения в середине войска. Началась та самая свалка, во время которой раздавленных воинов оказывалось больше, нежели убитых. Это была беда всех кавказских с азиатскими армий. Если всадники из европейских стран продолжали движение навстречу противнику, стремясь поскорее покрыть пристрелянное расстояние и успеть нанести не менее сокрушительный удар, пока тот перезаряжает оружие, то кавказцы при первой опасности, как и большинство азиатов, старались унести ноги.
— Разойдись! — отдал полковник команду отстрелявшимся. Подождав, пока свежие силы займут места, тем же спокойным голосом приказал. — Целься!
В это время Петрашка, успевший вместе с Буалком проверить башню на предмет затаившихся в ней часовых, крикнул с верхней ее площадки:
— Панкрат, позади абреков собралась новая лава из них, она приближается сюда.
— Огонь! — махнул рукой атаман, словно не услышавший предупреждения своего младшего брата. — Разойдись!.. Заряжай!..
Лишь после того, как терцы начали перестраиваться и щелкать затворами, он повернулся к Петрашке и громко спросил:
— А червленцев с ищерцами за второй лавой ты не увидел? Должны бы уже тоже прорваться в крепость.
