Так они добрались до меховых рядов. Себастьян окинул взглядом сотни метров собольих, куньих, лисьих, горностаевых, беличьих и даже волчьих шкур, которые распространяли резкий запах меха и танина. Он решил, что непременно вернется сюда со слугой.
— По правде сказать, я прекрасно вижу, что грядет буря, но не представляю, какую роль вы мне уготовили.
— Так вы предвидите бурю? — спросил Орлов, натягивая поводья лошади, чтобы остановиться.
— Да, и она будет жестокой и страшной.
Орлов выглядел потрясенным.
— Вы, стало быть, прорицатель?
В этот самый миг под навесом вдруг зашевелилась груда тряпья, выползла в пространство между рядами и направилась к всадникам. Из лохмотьев высунулась мертвенно-бледная рука с указующим костлявым пальцем. Старуха.
— Кровь! Кровь! — закричала она, тыкая в сторону Орлова и Сен-Жермена. — Да спасет нас всех Господь!
Ошеломленный Себастьян с недоумением смотрел на грязный ворох, копошившийся на земле. Конь Орлова встал на дыбы.
— Прочь, дура!
Торговцы, набежавшие со всех сторон, поволокли старуху в сторону, осыпая ударами, и она исчезла в нагромождении прилавков со шкурами, словно ее пожрали призраки русских зверей. Отыскать ее смог бы только архангел Михаил.
— Просим прощения, господа, тут юродивая случайно оказалась. Кликуша! — вскричал какой-то торговец мехом, сопровождая свои слова коротким смешком, чтобы умерить гнев господ, непонятно как оказавшихся в этих местах. И чтобы спастись от хлыста, который в случае чего без разбора обрушился бы на головы купцов.
— Поехали отсюда, — сказал Орлов.
Всадники промчались рысью по набережным Москвы-реки, потом оказались на диких берегах ее притока Неглинной. За час они не обменялись ни единым словом. Орлов, натянув поводья, попридержал коня и обратился к своему спутнику:
— Когда императрица умрет…
Григорий осекся. Его остановил взгляд Себастьяна.
— …дни великого князя будут сочтены, — закончил Сен-Жермен.
Орлов покачал головой.
— Этот… этот человек готов всю Россию отдать своему идолу! — отчаянно вскричал он. — Он ненавидит Россию!
— Какому идолу?
— Фридриху. Он просто влюблен в него. Уж не знаю, какая у них гнусная связь… Надо будет… Его надо будет уничтожить, стереть с лица земли.
Орлов тяжело дышал.
— Вы будете с нами? — спросил он.
— Друг мой, — ответил Себастьян, — а с этой ночи и брат. — Он немного помолчал. — Мировой закон гласит, что небесные тела, которые не повинуются всеобщей гармонии, оказываются уничтожены. Только безумцы этому противятся.
Когда они вернулись в особняк Орловых, навстречу им вышел Алексей. Он посмотрел на брата и его спутника, пытаясь угадать по их лицам, поладили они или нет. Определив без труда, что все-таки поладили, Алексей, улыбаясь, подошел ближе.
— Но в чем же заключается обаяние Фридриха? — спросил Себастьян у Григория. — Чем он так привлек великого князя?
Григорий Орлов пожал плечами.
— Простите, но мне это совершенно не интересно. Пусть Фридрих отправляется к черту!
— Ну что же, тогда сам попытаюсь понять, — улыбнулся Себастьян.
Алексей не мог скрыть удивления.
— Вы отправитесь к Фридриху?
— Врага нужно знать в лицо, — ответил Себастьян.
3. ПЯТНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ ЖИЗНИ
Себастьян решил в понедельник отправиться в Берлин. Он намеревался уехать из России, не ставя в известность баронессу Вестерхоф. Неужели она каким-то образом прознала? Накануне вечером после службы в соборе, когда пробил полдень, она появилась в особняке Орловых. Шуба из рыжей лисицы была наброшена на платье темно-синего атласа, отделанное кружевами. Декольте украшал большой рубин, когда-то преподнесенный Себастьяном.
Гордая и обольстительная, с загадочной улыбкой. Граф без труда догадался, что сейчас последует просьба. Он принял баронессу в бело-голубой с позолотой гостиной особняка Орловых.
— Вы не пробыли и пяти дней, а меня известили, что уже уезжаете, — проговорила она. — Как вы могли так поступить, не простившись со мной?
Судя по всему, ее предупредил Григорий Орлов: эти двое, несомненно, были тесно связаны.
— Мадам, я уезжаю не насовсем, я собирался вернуться, и к тому же вы до сих пор не соизволили дать мне понять, что мое отсутствие причинит вам огорчение.
— Да вы задира! Послушайте-ка, императрице стало известно, что вы присутствовали на вчерашнем ужине, она желает вас видеть.
Себастьян помедлил мгновение.
— Я глубоко польщен. Когда?
— Сегодня в пять. Мы с принцессой Анхальт-Цербстской зайдем за вами в половине четвертого. Коридоры во дворце длинные.
— Прекрасно. От Засыпкина что-нибудь есть?
— Ему известно об аудиенции, и он очень рад. Не изволите ли угостить меня хересом?
Себастьян позвонил в колокольчик. Появился слуга, выслушал приказание и вскоре вернулся с графином и двумя хрустальными бокалами. Себастьян сам налил вина баронессе.
— Каково его отношение ко всему этому? — поинтересовался граф.
Она пригубила херес и ответила не сразу. Сделала вид, что не понимает.
— К чему «этому»?
— Баронесса, — ответил Себастьян сухо, уже теряя терпение. — Довольно притворяться! Великая княгиня и ее супруг подходят друг другу, как роза павиану. Трое молодых аристократов врываются ночью в дом моего друга графа Орлова, чтобы отправить его на тот свет. Разумеется, у Засыпкина имеется мнение на этот счет. И у вас тоже. Извольте не принимать меня за дурака!
Эту вспышку баронесса восприняла как оскорбление.
— Слава богу, Засыпкин не так горяч, как вы, — холодно заметила она. — Я полагала, что вы умеете держать себя в руках.
Баронесса поставила пустой бокал. По крайней мере, хоть улыбаться она перестала. Тем лучше, поскольку такое ее поведение претило Себастьяну.
— Положение весьма опасно. Императрица решительно настроена на то, чтобы династия Романовых продолжала править. В качестве наследника трона она наметила великого князя Петра, и ничто не заставит ее отступиться. Засыпкин не сумасшедший, чтобы противиться ее воле. Во всяком случае, кроме своего Министерства иностранных дел, он больше ничем не занимается.
— Именно по этой причине он до сих пор не дал о себе знать?
— Именно так. Вы здесь по своим собственным делам. И за свой счет.
— Вы меня не предупреждали, — холодно заметил Себастьян.
— Я полагала, вы сами догадаетесь.
— Так выходит, вы заманили меня в Россию по личному делу, — сказал он, осознав, насколько был наивен и самонадеян.
