Филипп Андреевич услужливо приоткрыл дверцу машины и козырнул:
— Заместитель начальника отряда по разведке капитан Ковалёв.
Тот — капитан, и этот — капитан. Один служит в НКВД и второй — тоже, а положеньице разное. Госбезопасность — серьёзная структура, тягаться с ней тяжело даже могущественным и влиятельным погранвойскам.
— Капитан Ковальчук. Можно просто — Иван Иванович, — скромно, без лишней помпы представился приезжий. — А где Георгий Георгиевич?
— У себя в кабинете!
— Накрывает стол?
— Так точно.
— Не откажусь с дороги, не откажусь…
— Проходите… Сюда, пожалуйста… Встречайте дорогого гостя, товарищ подполковник.
— Иван Иваныч! — как лебедь раскинул в стороны длинные руки-крылья гостеприимный хозяин. — Сколько лет, сколько зим?
— Всего-навсего два года. Если мне не изменяет память, последний раз мы встречались летом тридцать девятого. На Всесоюзном совещании.
— Так точно, Ваня, так точно. Надеюсь, мы по-прежнему на «ты»?
— Конечно, дорогой Георгий Георгиевич. Как жизнь?
— Нормально.
— А служба?
— Тоже ничего… Здешний люд нам шибко помогает. Увидят чужого или заметят что-то подозрительное, сразу сигнализируют куда надо.
— Мне нравы наших людей знакомы не понаслышке. Я местный, Жора.
— Да? Извини, не знал…
— Моя родная деревня всего в пятидесяти километрах от этих мест. Кашовка[7], может, слыхал?
— Никак нет.
— Я слышал, — вмешался в разговор старых знакомых Филипп Андреевич. — Когда мы ездили на полигон в Повурск, то по дороге останавливались в Софьяновке и собирали грибы. А Кашовка — рядом.
— Так точно. В речке нашей купались?
— Стоходе?
— Ага.
— Нет. Не пробовал. Сентябрь уже был. Не жарко.
— Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать? — вспомнил о своей миссии Сурженко. — Ты что будешь, Ваня?
— С удовольствием выпью грамм двести нашей полесской горилки. Если есть, конечно.
— Есть, Иван Иванович. Для тебя всё есть!
Подполковник достал из шкафа выпуклую стеклянную ёмкость времён Российской империи, до краёв наполненную мутной жидкостью, и поставил её рядом с закупоренными бутылками «казёнки». На разлив, как и полагается, определили младшего по званию.
— Ну, за что пить будем? — справившись с задачей, поинтересовался Ковалёв.
— Сначала за встречу. Потом за победу…
— Какую победу? Война ещё не началась, — вставил свои «пять копеек» Филипп Андреевич.
— Затем — за прекрасных дам, — проигнорировал его реплику Ковальчук. — Та будет последней — больше трёх не пью. А относительно войны вот что я скажу, братцы. Её не избежать. Хотим мы этого или нет. А будет война — будет и победа. Наша победа!
10. Там же, ещё через полчаса
— После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать… — зевнул Сурженко.
— У нас был не обед — ужин. Поэтому спать сегодня вряд ли доведётся, — развил и углубил его мысль Ковальчук.
— Это точно! — уж больно кисло улыбнулся Ковалёв. — А может, всё-таки кемарнём немного? Сейчас — двадцать тридцать, эфир — в три часа ночи… Как по мне, вполне достаточно для того, чтобы отдохнуть после тяжёлого трудового дня.
— Нет. Я так не могу, — авторитетно возразил Иван Иванович. — Или восемь часов, или ничего.
— Восемь часов сна для пограничника роскошь, — стал на сторону своего зама по разведке Георгий Георгиевич. — Немного подремать — лучше думать будем.
— Я буду бодрствовать, а вы — как хотите. Только, перед тем как лечь спать, потрудитесь распорядиться, чтобы ровно в полночь сюда привели обоих диверсантов.
— Есть!
11. Там же, 22 июня 1941 года, 0 часов, 1 минута
— На каком языке вам удобнее разговаривать: на русском или немецком?
— А вам? — подозрительно покосился на чекиста Фишер.
— Естественно, на родном.
Пленные переглянулись.
— Нам тоже, — выразил общее мнение Вилли Штофф, рана которого быстро заживала. Теперь он мог уже и сидеть, а не только лежать.
— Яволь… Шпрехе Дойч… Я — капитан госбезопасности Ковальчук. Как и вы, кадровый разведчик, диверсант. Поэтому буду предельно откровенен.
— Это хорошо, — скривил рот в улыбке радист.
— Как вы думаете, не обломает ваш долбаный фюрер о матушку-Россию свои кривые зубы?
— Нет. Не обломает. Держу пари, к концу осени он будет принимать парад доблестных германских войск на Красной площади, — зло блеснул синими глазами Курт. — Поэтому вам лучше отпустить нас. Как говорят русские, зачтётся!
— Поживём — увидим. Пока сверху, на коне, я… А вы где-то там, внизу, под копытами… И за ваши жизни никто не даст ломаного гроша. Даже всемогущий Адольф Гитлер.
— Посмотрим…
— Если будете живы! А это теперь зависит исключительно от меня.
— Что вы предлагаете? — еле выдавил Вилли, который показался Ивану Ивановичу менее злобным и более сговорчивым.
— Предлагаю сделку. Вы сообщаете в Центр, что всё в порядке, и спокойно дожидаетесь, когда наши танки войдут в Берлин. Поверьте, много времени для этого не понадобится… Мы сбрасываем вашего фюрера и устанавливаем в Германии рабоче-крестьянскую власть, а вас, соответственно, устраиваем на государственную службу. Как вам такая перспектива?
— Вроде бы неплохо…
— А если всё пойдёт иначе? — засомневался Фишер. — Так, как запланировал наш, а не ваш вождь?
— Тогда вас расстреляют. Свои же.
— Вот видите!
— Но… Но сегодня хозяин положения я. И, поверьте, без малейших угрызений совести пущу по пуле в обе ваши безмозглые головы, как только вы откажетесь от сотрудничества с нами. Так что выбора у вас по большому счёту нет. Ровно в три часа ночи Вилли выйдет на связь. И если что-то пойдёт не так, вы оба — покойники. Ясно?!
— Так точно! — в один голос по-русски заверили испуганные диверсанты.
12. Там же, 22 июня 1941 года, 3 часа ночи
Вилли лихо отбарабанил пароль. В ответ донёсся слабый и поначалу не очень чёткий сигнал. Но вскоре неизвестный германский «пианист» смог перенастроить передатчик, и слышимость сразу значительно улучшилась.
Отмечая это, Терёхин, контролировавший радиообмен в эфире по своей радиостанции, поднял вверх большой палец правой руки.
Находящийся на родине немец, ничего не подозревающий о том, что его слушают нежелательные лица, основательно разошёлся и с сумасшедшей скоростью отбивал одну группу знаков за другой.
Николай еле успевал записывать.
Когда он закончил, Штофф отправил какой-то загадочный знак и только после этого отдал команду «конец связи».
