каменья треба.
Насчёт себестоимости малость приврал, но в целом продавать дёшево нет смысла, тем более, в городе, где есть большой торг с иноземными купцами. Года не пройдет, как где нибудь в Нижней Саксонии или в Персии копию сделают. Сливки надо снимать сразу.
— Княже, — заговорил до того молчавший Добрын, — нити на удуманных тобой вальцах больно гладкие, да пригожие. И толстые есть, и тонкие, словно паутинка, а всего числом их два на десяти. Городские ковали по серебру и меди их с руками оторвут. Разумею, гости иноземные не откажут. Позволь с Богданом поутру в град наведаться. В сим деле, много лучше его ведаю.
— Добро. Бери образцы, да езжайте. Ежели и впрямь за нити цену хорошую дадут, отчего не продать? Гривны, они лишними не будут. А нет, так меняй те на серебро два к одному, а на медь, пять к одному. Можно из злата сии нити сладить, за долю малую, — добавил я после небольшой паузы.
— И велика ли та доля? — оживился Богдан.
— Токмо, четвёртую часть возьмём.
— Не пойму тебя, вроде, по всем ухваткам князь ты природный, но и в торге многих за пояс заткнёшь. Как сие быть может?
— Усушка, утряска, да в шлак при плавке много уйдёт, — добавил я, слегка улыбнувшись.
Белёв. Усадьба знатного боярина.
Фрол обошёл крепкий, высокий тын, за которым можно и осаду выдержать, и через массивные ворота попал в широкий двор, замощённый плахами. Тама царила обычная бытовая суета: кабальные холопы боярина занимались лошадьми, таскали сено, обжигали бочки и готовили вкусную снедь да мясное хлебово. Богат боярин. Терем выше, чем у самого тысячника. [2] Едва завидев его подошли кмети в доброй броне и велели следовать за ними. Прошли кружным путём, поднялись на второй этаж. Вой обыскал и, отобрав засапожный нож, приоткрыл тяжёлую дверь, пробасил:
— Проходи. И смотри тама у меня, не балуй!
В горнице стояла полутьма, которую едва разгоняла свеча в самом углу. В конце стола, на пузатом ларе, положив ногу на ногу, сидел его наниматель в новомодных татарских сапогах красного цвета со слегка загнутыми носами. Кафтан малинового цвета едва сходился на животе, длиною же до самых пят, да с отложным воротником, вышитым золотом. Зарукавья изукрашены червлёными нитями да разноцветным шёлком и серебром, богато усыпаны жемчугом и лалом. Пояс, то пояс! Из чиста злата! На главе высокий атласный колпак, отороченный соболиным, а не бобровым, как у прочих бояр, мехом. «Чисто петух деревенский», сплюнул про себя Фрол. Повстречайся такой на тёмной дорожке, своего бы не упустил. Токмо глупо кусать руку, что тебя кормит. И опасно, ибо Берислав настоящая голова Белёва. Вовсе не княжеский приказчики али баскак. Аки змей он нити в руках держит. И в Глухове, и в Москве, и в самом Сарае его люди есть. Бают, у самого дерюги Глуховского в почёте.
— Проходи, Фрол, не стой столбом, — брезгливо бросил Берислав бывшему разбойнику, которого много лет назад выкупил из ямы.
— Сделал дело как обговаривали али нет?
— Не сумневайся, боярин. Князь ныне на дне речном рыбу кормит. Всё обставили, как договорено.
— Добро. Ушёл кто из кметов?
— Всякое может быть, мы князя ночью нагнали, он то с малой дружиной оторвался. Уйти в Новосиль хотел, да мы его у старого брода ожидали. Уж больно удобно место, снега тама немного. Значится…
— А меч? — боярин перебил его, схватился за кафтан и хищно подался вперёд всем телом. — Меч княжеский нашли?!
— Прости, боярин. Князь люто бился. А како смерть нашёл, конь и рванул в чисто поле. Не смогли разом поймать, а после лишь князя и нашли. Тьма, хоть глаз выколи. Искали, но… — Фрол, развёл руками.
— Ладно, — боярин откинулся назад, — по весне пусть по погостам пройдут. Авось прознают, не находил ли кто меч добрый. Ежели вызнает кто, положу рубль. Новгородский. С полтиной! — добавил Берислав. — Вот ещё. Давеча человек от рязанского князя заходил. Обспрашивал, можно ли кметей, что у града полонили выкупить. Токмо ты знаешь, куда мы их определили.
Фрол коротко кивнул.
— Отвечал тому, что мол знать не знаю, где вои сии, — продолжал Берислав. — Да токмо он не дурак. Пошёл по голытьбе, да по корчмам слухи обирать.
— Да и пусть. Мало ли чего в корчме бают. У нас комар носу не подточит.
— Нет! — как обрубил боярин. — Не с руки с пронским князем бодаться. Ежели прознает лишнее, крылья то под самый корешок подрежет. Вся торговля по Оке встанет. Кто же ведал, что князь у зятя воев взял. Эка вышла несуразица.
— Ясно.
— Почто тебе ясно?! — заорал боярин дурным голосом. — Человек сей, в Рязань не должен возвернуться!
— Сделаю! Не подведу!
— Так-то. Токмо не у нас. Бают, на тарусском берегу много татей ныне озоруют. С хитринкой произнёс боярин. Обставь всё по уму. Ежели надо, приплатим.
— В Таруссе значится? — Фрол задумался. — Знаю пару нужных людишек. Через них и обделаем, а нет, так и сами сладим.
— Добро. Ступай с миром, — боярин протянул туго набитую калиту. — Прошка обскажет, где гость тот остановился…
* * *
Зима шла на убыль. Потеплело, и бабы всё чаще и чаще встречались у калитки обсудить последние новости да «перемыть косточки» особо странным персонажам, и таковой во всей Ивани был один. Прохор, гость заезжий с Погоста на море. Не все и про далекий Новгород слыхивали, а уж что говорить про погост на краю света.
— Бают, что море то, где Прохор живёт, Белым кличут.
— Отчего сие, Рада?
— Оттого, что снегом то покрыто круглые лета. Бают, что тама и медведи не таковые как у нас, а былые аки заяц!
— О-о-о-х.
— Бают и то, что тама рыбы живут громадные. Больше струга! От носа до хвоста четыре на десяти шагов.
— Иди ты! Небылицы то.
— Какая небылица, Глафира, — в разговор вступила третья собеседница.
— Самолично видала, как прошлую седмицу Прохор под лёд нырял.
— Тако и дом у него ледяной, и купель. Давеча мужики баяли, Прохор к Водяному с подношением нырял.
— Да-да! — заголосили бабы соглашаясь с ней.
— А мой то Микола что удумал. Самолично в купели той после бани окунался. Глаголит, что лепо.
— Ох что деется, что деется. Доведет Прохор наших мужиков до греха. Мало того что кудесничает, да дымы вонючие по деревне пускает, тако ешо и устои рушит.
— А и зря вы на него наговариваете. Не ты ли первая к бочке с водой бежишь? А твому сыну, Глафира, кто сани подарил? Не
