С того утреннего часа, когда они вошли во двор Абдаллаха Заваки, минуло одиннадцать долгих дней. Феллах без малейших промедлений принял их и оказался в высшей степени гостеприимным хозяином. Этим рыцари были обязаны Джамалу, которого во время ночного марша с берега Нила в Аль-Фаюм они попеременно несли на руках.
Друзья были потрясены словами Абдаллаха Заваки, коренастого мужчины среднего возраста, который при виде своего друга-кочевника заговорил со смесью радости и удивления в голосе:
— Шейх Салехи? Клянусь бородой пророка, это действительно ты! Да будет благословен Аллах, после стольких лет ты снова почтил меня своим приходом! Но в каком же страшном виде он привел тебя ко мне! Что с тобой случилось? Скорее заходите в дом и уложите его в постель!
Джамал не рассказал рыцарям о том, что был шейхом и предводителем своего племени.
Абдаллах настоял на том, чтобы гости заняли его жилище — простой глинобитный дом с единственной комнатой и одним узким окошком. Тем же утром он велел своей жене, широкобедрой круглолицей Фатиме, вместе с четырьмя детьми отправиться к родителям, проживавшим на другой стороне озера в Мединет Аль-Фаюм — крупнейшем поселении оазиса.
Джамал приходил в себя на удивление быстро. Он родился и вырос в суровых условиях пустыни, и закалка делала свое дело. Уже через два дня бедуин мог вставать и без посторонней помощи выходить во двор. А уже через неделю, глядя на него, было трудно представить бессильное, изможденное существо, которое рыцари вызволили из подвала эмира.
Однако о столь же скором уходе в пустыню нечего было и думать. Тем не менее уже со второй недели пребывания в деревне Джамал начал приготовления к путешествию. В этом ему помогал Абдаллах. Ни одного из верблюдов, которых торговцы Аль-Фаюма расхваливали на все лады, Джамал не купил.
— Они непригодны для дороги, которую мы должны пройти, — говорил рыцарям бедуин. Торговцев, которые пытались заверить их в обратном, Джамал называл презрительным словом «харамия», что означало «шайка». — Все эти верблюды с рождения жили на пастбищах. Ни один из них не отучен от питья в полную глотку.
— Что это значит? — поинтересовался Морис.
— Верблюд, который от этого не отучен, сможет обходиться без воды не больше трех дней, — объяснил бедуин. — Этого достаточно для каравана, который каждые два дня будет встречать на своем пути оазисы или колодцы. Но тому, кто собрался в Ливийскую пустыню, нужны животные, способные обходиться без воды по десять дней и дольше. Чтобы приучить верблюдов к этому, их надо забрать с пастбища и специально готовить. Обычно это начинают делать за четыре недели до похода через пустыню. Лишь в ночь накануне выхода им дают напиться вволю, чтобы они набрали в себя как можно больше воды. И чем медленнее они пьют, тем больше воды набирают. Опытный бедуин поит верблюдов в течение многих часов. Нет, на верблюдах, которых я видел, мы никогда не доберемся до Дарб эль-Арбайяна.
— Что это за «дорога сорока дней», до которой мы должны дойти? — спросил Герольт.
— Это название древнего пути, который ведет к дальнему, западному Магрибу через оазис Сива. По нему прошли уже многие поколения торговцев солью и рабами, — ответил шейх Салехи. — Число «сорок» в этом названии не имеет особого значения. Оно лишь говорит о том, что идти по дороге Дарб эль-Арбайян придется долго. Мы должны выйти на эту дорогу в оазисе Сива. Затем нас ждет еще примерно полмесяца пути, и только тогда мы выйдем к побережью.
— Но если в окрестных деревнях нельзя найти верблюдов, способных перейти пустыню, где же их взять?
— Нам остается только ждать Селима Мабрука, — пожав плечами, сказал шейх Салехи. — Этот бедуин — опытный странник. Как никто другой, он умеет ухаживать за своими верблюдами и готовить их к походу через пески. В ближайшие дни его караван должен вернуться из страны племени бишарин. Она расположена к югу от Аль-Фаюма. Я хорошо знаю Селима, и мы с ним обо всем договоримся.
— Дай-то бог, чтобы мы действительно ушли на его верблюдах. Желательно уже сегодня, — озабоченно пробормотал Морис. — У меня земля скоро под ногами гореть будет.
— Я знаю, что вас беспокоит, — сочувственно сказал бедуин. А затем с мягкой улыбкой добавил: — Но лишь глупец станет трясти дерево, на котором не растут плоды. Зато сладость успеха заставляет забыть о горечи ожидания.
По дороге к дому Абдаллаха Герольт подумал, что горечь ожидания они вкусили полной мерой. После разговора с Джамалом прошло уже пять дней, а Селим Мабрук с его верблюдами все еще не возвращался. Между тем беглецов могли начать искать на берегах Нила выше Аль-Кахиры. Беспокойство, напряженное ожидание и вынужденное безделье с каждым днем подвергали самообладание рыцарей все более серьезным испытаниям. В воздухе повисло раздражение. А поскольку Джамал посоветовал рыцарям и сестрам не отлучаться со двора без особой нужды и избегать ненужных встреч с жителями деревни, возможности побыть в одиночестве ни у кого уже не оставалось.
Тарик, казалось, был единственным, кто сохранял спокойствие и не тяготился однообразной жизнью в ожидании. Он либо занимался резьбой по дереву, либо играл с Элоизой в шахматы — этой игре он научил девочку сразу же, как только беглецы прибыли в Харгу. Шахматную доску он рисовал на песке, а вместо фигур использовал камни, которые помечал с помощью ножа. Остальное время Тарик посвящал сну в каком-нибудь тенистом месте.
Мак-Айвор с каждым днем становился все молчаливее. Он даже на двор не выходил, и все время сидел, изнывая от жары, в полутьме крестьянского дома. Хотя шотландец не заводил об этом речи, Герольт догадывался, что он мысленно возвращается к потерянной любви своей юности и мучается под бременем вины.
Да, с этим убийственным бездействием надо было кончать. Пора уходить отсюда и принимать вызов пустыни. В песках им придется потратить немало сил в борьбе с опасностями, которая отвлечет и от тягостных раздумий, и от рискованных игр в любовь.
Финиковая плантация подступала сразу к невысокой каменной стене, окружавшей двор. Через небольшой проем в стене, не имевший калитки, Герольт вошел внутрь и посмотрел направо. Абдаллах как раз поливал свое небольшое поле, на котором росла дурра[39]. Недалеко от феллаха крутилось колесо, с помощь которого он поднимал воду и пускал ее в оросительные канавы. В тени колеса сидели, склонившись над шахматами, Тарик и Элоиза. Герольт мысленно поблагодарил Бога за то, что по крайней мере левантиец и маленькая отважная девочка продолжали держать себя в руках и не поддавались унынию.
