Царь смотрел на рисовальщика, на серьезные, сосредоточенные на работе глаза, на лицо, в котором все черты были так согласованны и ладны, так привлекательны, что фараон завидовал и лицу, и молодой стати — всему, чего уже не было у него, да и в молодости он не был таким.
«Птах — творец великомудрый, создавший прежде словом из ума и воли сердца своего мир богов! — думал царь. — Что же ты не наделил щедротой своей меня, живого бога, так богато, как этого... ведь всего-то ремесленник. Владыке Верхнего и Нижнего Египта нужна и красота лица, и высокая стройность, чтобы сверху взирать на люд. И еще нужна живому богу неувядаемость облика, чтоб говорили: “Его величество прекрасен”. А особенно нужно долгое пребывание в этом мире...»
Хемиун подошел к Руабену, с удовлетворением заметил, что, несмотря на волнение, скульптор точно запечатлел царственные черты. Руабен вопросительно посмотрел на князя. Тот одобрительно кивнул головой. Скульптор распростерся на животе, поцеловал пол у царской сандалии, пятясь, направился к выходу. Рисунок царю понравился, на нем он был моложе.
— Подожди! — негромко приказал Хуфу. Снял один из перстней и отдал Хемиуну. Тот передал его Руабену. Ваятель еще раз в благодарности коснулся лбом пола.
Вечерние сборы продолжались. Они развивали и пробуждали мысли людей. Невольно зарождались мечты, не дававшие уснуть и отупеть человеческим чувствам. Рассказы о далеком мире будоражили их души, обреченные на пожизненное прозябание, без малейших надежд на улучшение, не говоря уже о свободе. Любая мечта в их положении была невероятной.
Что хотел достигнуть этими собраниями Эсхил? Какие цели преследовал он? Беспокойный морской бродяга со своей неистребимой верой — на что он надеялся? Неужели десять лет рабства не погасили в нем воли к жизни? Или, может быть, эти десять лет научили его протестовать? Долго, трудно и терпеливо вынашивать свои планы и идти к свободе своим особым путем? Как бы то ни было, рабство не потушило в нем внутреннего огня, а жить без действий он не мог.
И когда Инар следил за ним, он напоминал ему часто барса, готового к прыжку. Как барс, он был ловок, мускулист, а вынослив, как раб. И ловкость у него была своя, особая. Удивительный человек! Каждый ему чем-нибудь был обязан, а многих он просто спасал от смерти. Все знал, все умел и все предусматривал. Пекрур ненавидел его, но сделать ничего не мог — Эсхил был прекрасным работником. Все глыбы, сдаваемые группой, были всегда безупречны по форме и размерам. И проверял их всегда Эсхил. Дерзкие, смеющиеся глаза непокорного раба выводили надзирателя из себя.
Инар много думал. С тех пор как в его жизнь вошли ночные беседы, он многое узнал. И мысль о собственном рабстве его уже не ужасала. Думать ему никто не мог запретить. Душа его была свободна. За пределами его родины был огромный мир, у которого была своя жизнь, не похожая на жизнь его страны. И гнет богатых там не был таким непомерным, как в Кемет. С детства его приучили к мысли, что боги устроили мир, в котором должны быть богатые и бедные. Бедные часто становятся рабами и должны работать на царя, князей, жрецов, писцов. Теперь он знает, как становятся рабами, и боги здесь ни при чем. Каждый из его товарищей стал рабом по вине людей.
Надеялся ли Эсхил когда-нибудь обрести свободу? Когда его спросил об этом Инар, он ответил: надежда покидает людей только вместе с жизнью.
Живя среди рабов, Инар как бы новыми глазами глянул на окружающий мир. Теперь он понял, что такую жизнь влачат сотни тысяч рабов. Иные имели семьи, и в них рождались дети, которым суждено стать вечными рабами. Он задумывался о судьбе «живых убитых», как называли в Кемет пленных, которых приводили его жестокие соотечественники из военных походов. Военных походов давно уже не было, но до сего времени живы были пленные рабы и их дети.
Какая жестокая правда была в этом выразительном и странном названии: «живые убитые».
Однажды в полдневный отдых они с Эсхилом ушли далеко и сели в тени скалы. Оба смотрели на далекий левый берег реки. Отсюда он казался пестрой зеленой полосой. Для того чтобы попасть туда, к свободным людям, требовалось так мало времени! Оба молчали. Каждый думал о своем.
Эсхил очнулся, взглянул на Инара и с тоской проговорил:
— У меня на родине осталось трое детей. Теперь они уже выросли. Я, видно, так и умру, не увидев их. Тяжелы камни судьбы, и горе тому, кто очутился под ними.
Инар внимательно посмотрел на старшего товарища. Карие, большие глаза его были печальны, губы сурово сжаты. Морщины горького раздумья избороздили высокий выпуклый лоб. Но было что-то в этом сыне далеких северных островов свое, особенное. Спокойная терпеливая стойкость отличала его от других. Инар часто наблюдал, как он бесстрашно, чуть презрительно смотрел на надзирателя, размахивающего своим устрашающим бичом. Только губы его кривились чуть иронически, даже гримасы боли не было на этом лице, когда бич обжигал его кожу.
Эсхил повернулся на север и смотрел на реку. Потом, как бы про себя, проговорил:
— Пять лет я плавал по вашей реке к морю и знаю ее так, как не знаете вы. А жизнь кончать, видно, придется в каменоломнях. В вашей стране жизнь живых приносится в жертву мертвым. Странный порядок.
— А почему ты не бежишь на родину? — отозвался Инар. — Неужели ты смирился с мыслью умереть в рабстве в чужой стране?
Эсхил долгим, изучающим взглядом посмотрел на товарища, тот рассеянно скользил глазами по противоположному берегу.
— Убежать в вашей стране нельзя, кругом так много охраны, что без ее глаза не сделать и шага. Думал я уже об этом.
Инар насмешливо посмотрел на друга:
— Плохо думал. За нами не так уж строго смотрят, как это кажется. Привыкли к мысли, что все покорны и ни у кого нет решимости на побег. Я убежал бы по воде, только для этого нужна барка, чтобы добраться до твоей родины. К этому надо привлечь товарищей. Чем до смерти жить в рабстве, лучше погибнуть в борьбе за свободу.
Эсхил с удивлением заметил:
— А почему ты не бежишь?
— Мне некуда бежать, — угрюмо ответил Инар. — Ты не знаешь наших законов. Если я убегу, всех моих родных посадят в тюрьму и будут держать до тех пор, пока я не вернусь. Как ни горька моя жизнь, но это моя родина, здесь мои близкие люди.
— Ты правильно думаешь. Чтобы вернуться через море на родину, нужна барка, пища на несколько дней, а где все это достать? — Эсхил тряхнул ветхую набедренную повязку и, усмехнувшись, проговорил:
— Вот все мое имущество. За него немного дадут.
— Но кому-то надо начинать борьбу. К побегу надо готовиться долго и серьезно. Средства? Может быть, и найдутся, только нужно хорошо подумать...
