— Раз уж никто не решается задавать вопросы, начну я, он немного помедлил, затем задал вопрос:
— Как умрет король и кто будет при этом рядом с ним?
Все присутствующие вздрогнули, кроме самой девочки. Та посмотрела на дно стакана.
— Он лежит на постели.
— В каком доме? — спросила мадам д'Аржантон.
— В Версале.
Девочка никогда там не была, поэтому герцог Орлеанский стал задавать ей вопросы о комнате короля, её внутреннем убранстве, пытаясь выявить истину. Девочка на все отвечала не только уверенно, но и правильно.
— Кто находится подле короля? — спросил герцог.
— Много людей, многие ходят, теснятся…Вот немолодая, просто одетая дама. Она прекрасна, её осанка благородна. Она стоит у изголовья короля.
— Мадам Ментенон, — тихо сказал герцог.
— С другой стороны красивая женщина со свежим цветом лица и большим носом…Вроде похожа на короля…
— Моя жена, — пояснил герцог.
Девочка продолжала описывать присутствующих у короля. В них узнавали принцесс, Фагона, первого медика короля, самого принца Орлеанского, беседующего с герцогом дю Меном, и других.
Наконец, девочка сообщила, что больше никого нет. И тут герцог сильно удивился:
— Как? И там нет ни герцогов Бургундского и Беррийского, ни её высочества наследницы, ни принца Конде, ни герцога Бурбонского, ни принца Конти?
— Их нет, — был ответ, — нет никого больше, кроме тех, кого я вам описала.
Глубокое удивление отразилось на лице герцога Орлеанского. Рипарфон казался углубившимся в решение мучительной задачи — верить или не верить. Под конец он все же тихо произнес:
— Нет, она говорит правду.
— Что ж, вы, кажется, в конце концов смиряетесь, не так ли? — обратился к нему герцог.
— Бог все может, — сухо ответил Рипарфон. — Если ему угодно смирить гордость человека устами ребенка, я верую и молчу.
Эктор, пораженный услышанным, молча пожал другу руку.
— Кстати, — вновь заговорил герцог Орлеанский, — не можете ли вы, дитя мое, сказать, когда мы увидим то, что вы видите сейчас?
Девочка отрицательно покачала головой. Пояснения дал маг:
— Она не может этого сказать. Предметы и люди вырисовываются ей на поверхности воды, как картина, вне времени.
Маг подошел к ребенку и провел рукой по её глазам. Девочка удивленно огляделась вокруг, как будто только что проснулась. Видя, что все на неё смотрят, она покраснела, подхватила куклу и спряталась за занавеску. Маг взял стакан и подвинул стол на место.
— Король одинок, — задумчиво прошептал герцог.
Эктор все же услыхал эти слова и вспомнил о заговоре двух купцов.
Убедившись, что девочка снова занялась куклой, маг подошел к герцогу.
— Не желаете ли вы что-нибудь у меня спросить?
— Не знаю, сможете ли вы ответить.
— Говорите без опасений. Кто имеет желания, должен иметь и надежду.
— Покажите мне меня самого, каким я буду после смерти короля.
Маг пристально посмотрел на герцога, выдержал паузу и спросил:
— Вы не испугаетесь?
— Начинайте.
Маг задул свечи.
— Мне страшно, — сказала мадам д'Аржантон, взяв герцога за руку, — лучше откажитесь.
— Ну уж нет, — ответил тот, — я начал и пойду до конца.
Между тем тьма не была полной: догоравший камин позволял видеть многие движения мага. Он встал возле стены без картин, окропил её жидкостью из своего флакона, произнес несколько слов, похожих на стихи, начертил на обоях несколько неясных знаков и замер с воздетыми к небу руками.
Около четверти часа прошло в томительном ожидании. Вдруг стена побелела, словно по обоям распространился свет. Он достиг потолка и осветил предметы в комнате. Люди также были освещены и походили на привидения.
Когда свет сделался ровным и спокойным, на стене появилась человеческая фигура. Сначала черты её были неясными, затем она становилась все более отчетливой. Наконец краски приняли определенный вид и фигура превратилась в живого человека.
В комнате раздался крик девочки. В фигуре все узнали герцога с короной на голове.
Рипарфон встал было со стула, но его удержал маг.
— Ни слова, или все исчезнет, — тихо прошептал он.
Все продолжали смотреть на герцога с короной на голове. Это была странная корона. Она не принадлежала ни одной из монархий — ни французской, ни испанской, ни английской, ни австрийской. Она просто состояла из четырех кругов, охватывающих голову.
Через некоторое время фигура на стене стала бледнеть, а затем исчезла вовсе. В комнате воцарилась темнота. Все молчали.
Наконец принц, не отрывавший взгляда от места, где только что было его изображение, произнес:
— Корона! На мне корона!
— Не дайте искусить себя дьяволу, — произнес Рипарфон, сжимая его руку.
Герцог Орлеанский слабо улыбнулся.
— Я говорю это больше из страха, чем из желания. Неужели вы думаете, что корона может соблазнить такого лентяя, как я?
Тем временем Эктор подошел к магу и спросил:
— Скажите, сударь, если ваши услуги понадобятся одному дворянину, где вас найти?
— Маленький красный домик на улице Сент-Андре-дез-Ар. Мое имя Ломелини.
Однажды Эктор сумел ускользнуть от Рипарфона и отправился в Париж с намерением посетить красный домик на улице Сент-Андре-дез-Ар. Домик оказался выстроенным из кирпича и на вид очень уютным и красивым. Ничто не указывало, что в нем обитает маг.
Эктор позвонил в колокольчик над входом. Дверь открыла девочка, сказала, что её отец ждет мсье де Шавайе, и проводила его в сад, где гулял Ломелини.
— Я знал, что вы придете, — сказал Ломелини, улыбаясь. — Добро пожаловать.
— Уж не ваша ли наука помогла вам узнать, что я приду?
— Для такого знания не надо особой науки. Вы молоды и влюблены…
— Откуда вы знаете, что я влюблен?
— В ваши годы главные мысли — о возлюбленной.
— Вы правы, и я пришел посоветоваться о моей возлюбленной.
— Все мои знания к вашим услугам.
Но тут вдруг Эктор почувствовал страх. Что скажет ему Ломелини? И не лучше ли терзаться сомнениями, чем доподлинно знать, что случится?
Итальянец ждал, прислонившись к дереву. Эктор молчал.
— Вы колеблетесь? — спросил Ломелини.
— Вы угадали. Мне почти страшно.
— Можете ни о чем не спрашивать. Вам откроется все — и жизнь, и тайны сердца. Если вы страшитесь измены…
— Никогда!
Ломелини улыбнулся.
— Вы молоды и потому доверчивы. Сколько мне пришлось видеть людей гордых. смиряемых рукой времени.
— Вы не знаете Кристины. — Голос Эктора зазвучал с необыкновенной силой.
— Тогда чего вы боитесь? Смерти?
