Подошел вахтенный офицер – мичман Нахимов, вскинул руку к козырьку и доложил:
– Михаил Петрович, с берега сигналят, что комиссар калифорнийской хунты полковник Герера просит вашего разрешения для визита на корабль…
– Полковник Герера… Ах, да, нас представляли друг другу в президии Сан-Франциско. Никак не научусь запоминать эти гишпанские имена… – Лазарев, сердясь сам на себя, нахмурил кустистые брови. – Велите, Павел Степанович, передать гишпанцам мое согласие да вышлите за полковником гичку. И не сочтите за труд, скажите мичману Бутеневу, дабы встретил полковника по всей форме и препроводил на фрегат.
– Будет исполнено, Михаил Петрович! – Нахимов всем своим видом являл образец дисциплины. Лазарев давно заметил эту способность мичмана, при всей неуклюжести его фигуры, вытягиваться во фрунт и «есть» глазами начальство. Михаил Петрович любил таких службистов. К тому же мичман и в морском деле соображал отменно. «Хороший моряк из него выйдет», – подумал Лазарев, вспомнив свою оценку Нахимова, данную ему в одном из донесений в министерство: «…чист душой и любит море».
– Да, еще, Павел Степанович, будьте добры посмотреть, все ли на фрегате соответствует инструкции – перед иностранцем лицом в грязь ударять не годится…
Лазарев собственноручно составил упомянутую инструкцию для вахтенных начальников, положения которой требовал знать назубок. Он и сам с удовольствием цитировал отдельные параграфы. Скажем, такой: «Господину вахтенному лейтенанту предписывается наблюдать, чтобы верхняя палуба была как можно чиста и на рострах все порядочно уложено, снасти были бы все вытянуты, порядочно закреплены, флаг поднят до места, вымпел и флюгарка всегда были бы оправлены, медь на шканцах, кофель-нагели выщищены, гальюн всегда скачан и чист; швабры вымыты и развешаны по леерам, за бортом или с марсов и салингов никаких снастей бы не висело, весь корабль обметаем каждые четыре часа…»
– Не извольте беспокоиться, Михаил Петрович, все согласно уставу, – ответил мичман.
Лазарев придирчивым глазом окинул палубу: все на самом деле блестело и сверкало. «Да, из этого толк будет!» – в очередной раз про себя оценил Нахимова, но от похвалы воздержался – начальнику негоже захваливать подчиненных. Уходя к себе, сказал:
– Павел Степанович, доложите сразу, как токмо гичка подвалит к борту. Я хочу сам встретить господина Гереру…
Через два часа испанский полковник прибыл на корабль. Лазарев, радушно поприветствовав визитера, провел его по фрегату. Порядок на судне вызвал у Гереры восхищение. Там же, на палубе, выяснилось, что полковник Герера говорит немного по-английски и по-французски. Сам Лазарев, по-испански знающий несколько слов, языком англосаксов владел в совершенстве. В общем, познания обоих позволили им понимать друг друга без толмача.
Когда гость и хозяин уединились в капитанской каюте, Лазарев, предложив Герере ром и сладости, сумел наконец хорошо разглядеть его. Внешность сеньора комиссара произвела на Михаила Петровича благоприятное впечатление. Орлиный нос и крепкая челюсть говорили о том, что с их обладателем стуит считаться. Будучи человеком властным и решительным, Лазарев умел ценить эти качества и в других, правда, если эти другие не были ему подчинены по службе.
– Что привело вас, сеньор, на мой корабль? – без обиняков спросил он испанца, решив, что такая манера беседы будет самой верной.
– Желание выразить вам лично признательность за спасение моей невесты, – как истинный дипломат, ответил Герера.
– Мы, подданные российской короны, всегда готовы оказать посильную помощь нашим союзникам и соседям. Мне доложили, что с вашей невестой, сеньор, все в порядке…
– Да, благодарю вас… Именно ваши люди нашли ее в горах. Я считаю своим долгом просить вас о поощрении офицера, руководившего ими. Его зовут…
– Лейтенант Завалишин…
– Да. Он проявил себя самым лучшим образом…
От Лазарева не укрылось, что о человеке, спасшем его невесту, испанец говорит без особого вдохновения.
– Увы, сие не в моей власти, сеньор, – сказал Михаил Петрович.
– Как это? – искренне удивился Герера.
– Лейтенант более не мой подчиненный. Он вынужден был убыть в Россию по срочному делу, и вряд ли мы с ним сможем увидеться ранее, чем через полгода.
Эта новость, похоже, не вызвала у гостя огорчения.
– Очень жаль… – пробормотал он, чтобы скрыть удовольствие. «Кажется, Завалишин вовсе не вызывает у сеньора симпатий…» – признавая в Герере союзника в этом вопросе, отметил про себя Михаил Петрович. Испанец ему все больше нравился.
– Если, конечно, вам будет угодно, сеньор, – сказал Лазарев, сделав порядочный глоток рому, – я сообщу об отличии упомянутого офицера в Морское министерство и походатайствую о награде…
– Буду вам премного обязан, сеньор капитан, – Герера приложил руку к сердцу и улыбнулся, но весь его вид говорил, что ему нет дела, будет ли награжден Завалишин.
Расстались Лазарев и Герера как старые приятели.
Когда гичка с полковником отошла от «Крейсера», Лазарев долго смотрел ей вслед, прикидывая, зачем все-таки приезжал комиссар хунты. Так и не найдя ответа, капитан второго ранга пожал плечами и по приглашению офицеров отправился в кают-компанию, где по заведенной с начала вояжа традиции в эти часы устраивалось чаепитие.
5
Утверждают, что женщины запоминают день своей свадьбы лучше, чем мужчины. Весь, до мельчайших подробностей. И часто возвращаются к нему потом мысленно, невзирая на то, как сложится семейная жизнь. Но в одном случае все, что произошло в день бракосочетания, воспринимается как доброе предзнаменование, в другом – как злое пророчество.
В отличие от общепринятого мнения, Мария Меркадо почти ничего не запомнила о первой половине своей свадебной церемонии с Гомесом Герерой. Зато все, что случилось во второй, навеки врезалось ей в память.
Надо сказать, обычной предсвадебной суматохи – с долгими тщательными приготовлениями, с примеркой пошитых к этому дню нарядов, рассылкой приглашений гостям по заранее составленному списку – у Гомеса и Марии не было. По настоянию жениха свадьбу назначили на первое воскресенье после того, как Мария была спасена от похитителей.
Накануне молодые исповедовались и причастились у падре Альтамиро, весьма кстати заехавшего в президию. Духовник Меркадо – падре Аморос – заболел, да и ехать к нему в миссию было далеко. Против поездки возражал Герера.
