— Вот и отлично! — воскликнул, смеясь, Арамис. — Клевещите-ка теперь на свои ноги!
— Но ведь я схватил его не ногами, — грустно улыбнулся Портос, — а рукой.
Бретонцы были очень горды этой победой, но Арамис не обнадеживал их.
— Король, — сказал он Портосу, когда все разошлись по домам, — узнав о сопротивлении, распалится безудержным гневом, и после взятия острова, что неизбежно, все эти славные люди будут уничтожены огнем и мечом.
— Отсюда следует, что наши действия бесполезны? — опросил Портос.
— Пока что они, несомненно, принесли пользу, так как у нас есть пленный, — ответил епископ, — и от него мы узнаем о планах наших врагов.
— Давайте допросим этого пленного. Способ заставить его говорить весьма прост: пойдем ужинать и пригласим его с нами: за вином он не замедлит заговорить.
Они так и сделали. Офицер сначала был явно встревожен, но, увидев, с какими людьми он имеет дело, в скором времени успокоился. Не боясь скомпрометировать себя чрезмерною откровенностью, он подробно рассказал об отставке и отбытии во Францию д'Артаньяна. Он сообщил и о том, как после отъезда мушкетера новый командующий приказал напасть на Бель-Иль.
На этом его показания, естественно, обрывались.
Арамис и Портос обменялись взглядом, выражавшим отчаяние. Нечего больше рассчитывать на знаменитое воображение д'Артаньяна, нечего, следовательно, надеяться, в случае поражения, на его помощь!
Продолжая допрос, Арамис осведомился у пленного о намерениях королевских военачальников в отношении тех, кто распоряжается на Бель-Иле.
— Приказ, — отвечал офицер, — в бою убивать, после боя вешать.
Арамис и Портос снова переглянулись; кровь бросилась им в лицо.
— Я слишком легок для виселицы, — усмехнулся Арамис, — таких, как я, не повесишь.
— А я слишком тяжел, — сказал Портос, — такие, как я, обрывают веревку.
— Я уверен, — учтиво заметил пленный, — что мы были бы снисходительны и предоставили бы род смерти вашему выбору.
— Тысяча благодарностей, — серьезно проговорил Арамис.
Портос поклонился.
— Еще по стаканчику, за ваше здоровье, — предложил он и выпил.
В таких разговорах коротали они время за ужином.
Офицер, оказавшийся человеком умным, понемногу поддавался обаянию ума Арамиса и сердечного простодушия великана Портоса.
— Проспите меня, — начал он, — за вопрос, который я собираюсь задать, но люди, допивающие совместно шестую бутылку, имеют, пожалуй, право немножко забыться.
— Задавайте же ваш вопрос, задавайте! — разрешил Портос.
— Говорите, — добавил ваннский епископ.
— Не служили ли вы, милостивые государи, в мушкетерах покойного короля?
— Да, сударь, мы были королевскими мушкетерами, и превосходными мушкетерами, — ответил Портос.
— Это верно; больше того, я сказал бы, что вы были лучшими среди лучших, когда б не боялся оскорбить память моего отца.
— Вашего отца! — воскликнул Арамис.
— Знаете ли вы, как меня зовут?
— Нет, сударь, но если вы скажете…
— Меня зовут Жорж де Бикара.
— Ах! — вскричал Портос. — Бикара! Помните ли вы, Арамис, это имя?
— Бикара! — задумался Арамис. — Мне кажется…
— Вспомните хорошенько, сударь, — испросил офицер.
— Это нетрудно! — воскликнул Портос. — Бикара, по прозвищу Кардинал… один из четырех явившихся воспрепятствовать нам в тот день, когда мы со шпагой в руке познакомились с д'Артаньяном.
— Совершенно верно, господа.
— Это был единственный, — улыбнулся Арамис, — кого мы не ранили.
— Из этого следует, что он был превосходным воякой.
— Эта правда, сущая правда, — одновременно заметили оба друга. — Господин де Бикара, мы весьма рады познакомиться с сыном столь храброго человека.
Бикара пожал руки, протянутые ему бывшими мушкетерами. Арамис взглянул на Портоса, и его взгляд говорил: «Вот человек, который поможет нам».
— Согласитесь, сударь, — обратился он к офицеру, — что отрадно быть честным всегда и везде?
— Мой отец, сударь, постоянно повторял то же самое.
— Согласитесь также, что довольно печально столкнуться с людьми, которых ждет смерть от мушкета или веревки, и узнать, что эти люди — старинные знакомый вашего уважаемого отца, знакомые, доставшиеся вам от него, так сказать, по наследству.
— О, вы не обречены на такую ужасную участь, друзья мои, — возразил молодой человек.
— Ба! Но ведь вы сами сказали об этом.
— Я говорил это час назад, когда совершенно не знал вас, а теперь, когда я вас знаю, я говорю: вы избегнете этой горестной участи, если сами тою пожелаете.
— Как это, если сами того пожелаем? — вскричал Арамис, в глазах которого загорелось нетерпение. Произнося эти слова, он попеременно смотрел на Портоса и офицера.
— Лишь бы, — сказал Портос, глядя, в свою очередь, с благородным бесстрашием на Бикара, — лишь бы от нас не потребовали чего-нибудь унизительного.
— От вас ничего не потребуют, господа, — продолжал офицер королевской армии. — В самом деле, какие требования можно к вам предъявлять? Если вас найдут, то предадут смерти; постарайтесь же, чтобы вас не нашли.
— Полагаю, — с достоинством проговорил Портос, — полагаю, что я нисколько не ошибусь, если скажу: чтобы найти нас, нужно сначала проникнуть сюда.
— Вы совершенно правы, друг мой, — медленно произнес Арамис, все еще испытующе глядя на Бикара, который хранил молчание и которому было явно не по себе. — Вам хочется, господин де Бикара, рассказать нам о чем-то важном, сделать нам какое-то весьма существенное признание, но вы не решаетесь на него, разве не так?
— Милостивые государи, друзья! Если я позволю себе полную откровенность, то нарушу присягу. И все же я слышу голос, который заглушает мои сомнения и велит решиться на это.
— Пушки! — воскликнул Портос.
— Пушки и мушкетная трескотня! — подтвердил Арамис.
Откуда-то издалека, со скал, донеслись зловещие звуки боя, но уже через мгновение все затихло.
— Что это? — спросил Портос.
— То, чего я больше всего опасался, — ответил Арамис. — Ведь атака, произведенная вашими солдатами, сударь, — продолжал он, обращаясь к Бикара, — была всего-навсего демонстрацией? И в то время, как ваши отряды отходили, уступая нашему натиску, вы были уверены, что вам удастся высадиться на другой стороне острова?
— Да, и в нескольких пунктах.
— В таком случае мы погибли, — спокойно заметил ваннский епископ.
