Олег Гончаров - Полонянин

Смело взглянул мальчишка в глаза недругу. Рукой снегу шарить начал. Меч оброненный искать. Нащупал рукоять. Обрадовался. А печенег не добежал до него. Не успел. Сбил его Свенельд. Кривым мечом, у врага отобранным, по спине печенегу рубанул. Вскрикнул вражина. Рухнул головой вперед. Лицом возле кагана снег зарылся.

— Жив, каган? — Свенельд его спрашивает. Поднял на него мальчишка глаза. Увидел, что воевода тоже без ран не остался. Над бровью у него порез, кровит сильно. Глаз заливает.

— А ты, я вижу, ранен? — вопросом на вопрос ответил Святослав.

— Царапина. — Воевода стер кровь со щеки, палец лизнул. — Не попьют они моей кровушки. Самому пригодится.

Отдышался каган. Смог на ноги встать.

— Откуда они здесь? — кивнул он на мертвых печенегов.

— А ты думаешь, что только мы с тобой лазутчиков да разведчиков вперед высылаем? Куря небось тоже до этого додумался. Потому и не кричали они. Боялись, что наши услышат и на выручку прибегут.

Свенельд повертел в руках печенежский меч, взмахнул им, рассекая воздух, хмыкнул одобрительно и за пояс его заткнул.

— Что? Возвращаться будем?

— А ты вперед идти не можешь уже? — удивленно уставился на него мальчишка.

— А ты?

— Я хочу на переправу посмотреть, — сказал Святослав упрямо.

Крутой правый берег у Днепра, а левый пологий. Широкая здесь река. Другой берег вдали виднеется. А еще дальше степь до самого окоема тянется. Только у Святослава глаз вострый. Видно ему, как грязным пятном на белом снегу темнеет стан печенежский.

— Ну и что делать будем? — спросил Свенельд мальчишку.

— А я почем знаю? — пожал плечами Святослав.

— Ты — каган. — Воевода перед ним голову склонил и в пояс мальчонке поклонился. — Тебе знать положено.

Призадумался Святослав. Не ожидал он, что воевода о таком спросит. Помолчал немного, а потом дядьке подмигнул:

— А как бы воевода мне посоветовал? Улыбнулся Свенельд. Ответ ему мальчишкин понравился.

— Я бы вот о чем подумал, — воевода на корточки перед каганом присел, — печенеги народ блудный.

К вольной жизни да к степным ветрам привычный. Поле у них бескрайнее — ни за день, ни за год пешком не обойдешь. Так? — взглянул он на Святослава.

— Значит, объехать можно, — подхватил думу воеводину каган.

— Недаром же их люди-кони зовут, — кивнул воевода. — Значит, конь для печенега, словно брат родной. Коню он верит и на него надеется. И главная сила в войске печенежском — это конница.

Святослав вдруг понял, почему Свенельд в тавлеи играть так любит. И его к этой игре приучает.

Война — это не только мечом махать и копьем колоть, но еще и игра занимательная. Тут, как и в тавлеях, противника нужно умом да смекалкой побеждать — это открытие поразило кагана. Он вдруг понял, что совершенно запутался. Все пытался осознать — так какая она, война?

Грязная? Голодная и холодная?

Мерзко воняющая? Кровавая?

А может, хитрая? Может, умная?

Может, забава интересная, где на кошт жизни свои и чужие ставят? Кто победил, тот и славу добыл…

— Только кони степные не привыкли на копытах железо таскать. Зачем оно среди трав мягких? — продолжал размышлять Свенельд.

— И кони у печенегов некованые! — выкрикнул каган радостно, когда понял наконец, что воевода задумал.

— Ну, что, Святослав, — Свенельд, довольный, поднялся с земли, потрогал пальцем царапину над бровью, — пойдем к войску, что ли?

Поморщившись от боли, воевода повернулся и пошел обратно. Рядом с ним зашагал Святослав.

Со стороны это виделось очень мирно и буднично. Просто по весеннему лесу идут мужик и мальчишка. Мальчишка размахивает руками, говорит скороговоркой, что-то объясняет мужику. А тот согласно кивает головой и иногда вставляет в возбужденную речь мальчишки несколько веских слов…

Вот только шаг у мужика не мужицкий. Легкий шаг, кошачий. Не идет он вроде, а рекой перетекает. Только что тут был, а уже там очутился. И мальчишка рядом к такому же шагу приноравливается. Даже сам не замечает, как мужику в походке подражает.

И понимаешь вдруг, что вовсе не лапотник с племяшом с поля возвращаются, а воин с послухом своим о чем-то важном беседу ведут.

На равных обсуждали они предстоящую битву. Спорили о чем-то. Над чем-то смеялись. Будто им предстояло нынешней ночью сыграть партию в тавлеи. И ни в коем случае нельзя эту партию проиграть…

Войско печенежское [70] уже середину Днепра миновало, когда на желанном берегу вдруг костры вспыхнули.

Понял Кур-хан, что его разведчики, следопыты лучшие, которые в степи могли лисицу выследить, лежат мертвыми. Четверых он уже не досчитался. А сколько еще не досчитается? Об этом думать совсем не хотелось.

— Что делать будем, хан? — спросил его старый воин, которому хан свой бунчук охранять доверил.

Посмотрел Кур-хан вверх. В морозное небо вгляделся. Звезды хотел о чем-то спросить, но передумал. Сплюнул зло под ноги скакуну и сказал:

— А что делать?.. Вперед идти! — пяткой коню своему под живот надавил.

Догадался скакун, чего хозяин от него хочет. [71]

Зашагал потихонечку, осторожно ступая копытами по днепровскому льду. Вслед за ханом и войско тронулось.

А костры все ближе. Все ярче пламя разгорается. Все лучше видит хан, что на берегу делается. Как там войско урусов к бою изготавливается.

Ожидал он такого от Киева. Помнил, что договор, который они со Свенельдом заключили, уже истек. Знал, что рано или поздно, но Киев земли эти под себя забрать захочет. Но только не ждал он, что так скоро ему дорогу урусы заступят.

«До чего же не вовремя, — подумал хан. — Вот если бы они еще годок подождали?»

Но горят костры, а значит, не стали ждать в Киеве. И с этим что-то делать придется.

Подходят печенеги к берегу. И понимает хан, что войско против него вышло немалое. Заметил он, как прямо напротив конники подъехали. Полк человек в сто пятьдесят. И удивился Куря, что урусы спешиваются и коней своих подальше отводят. [72]

— Как же они воевать-то будут? — ухмыльнулся печенег.

Никак он понять не мог, как же пешие против всадников выстоят? Впрочем, не в его привычке было за врагов переживать. Потому он глупости этой порадовался. А потом прижал коня под брюхо обеими пятками, и встал его скакун как вкопанный. И почувствовал хан, как войско за его спиной встало.

Привычно потер Куря пальцем веко над пустой глазницей. Вторым глазом вгляделся в полоску берега, озаренную светом костров. Ярко они пылали. Освещали высокий берег за спинами урусских воинов. Снова сплюнул хан и сказал тихо: