Тревога мало-помалу проходила. Отряхнувшись, словно пудель, прокашлявшись и энергично выплюнув порцию морской воды, француз сложил рупором ладони и прокричал:
— Сюда!.. Сюда!..
Но ответа не последовало.
Фрике крикнул еще раз. Ничего. Тогда он пробежал в северном направлении метров сто — сто пятьдесят, непрерывно повторяя призыв. Опять ничего. Гамен вернулся по собственным следам, стал звать своего друга вновь. Напрасные усилия.
Так продолжалось четверть часа. Беспокойство вернулось. В сердце поселился жуткий страх, заломило виски, закололо в глазах.
— Мажесте! — кричал юноша в отчаянии. — Мажесте! Где ты? Ко мне! Ко мне!.. А вдруг он пропал? Ко мне!.. Брат… товарищ…
Потрясенный, пораженный, он упал на колени и, заламывая руки, заплакал навзрыд…
Отчаяние длилось недолго. Фрике, как читатель уже заметил, был крепок и морально и физически.
— Хватит! — воскликнул он. — Здесь безопасно. Долой слабость! Утонуть малыш не мог. Значит, поплыл не сюда или его схватили бандиты. Второе предположение вероятнее.
Тогда придется вернуться на корабль. В конце концов, нас не съедят, вот отдубасить могут здорово! Если же по воле случая повесят, тогда закончится мое «Кругосветное путешествие». Зато никто не посмеет сказать, что парижанин Фрике бросил в беде своего младшего брата. Месье Андре и доктор никогда бы меня не простили; да и сам я себя бы не простил.
Бедняга Мажесте, ему сейчас хуже, чем мне… Как он меня звал!.. Чего-то, видно, боялся!.. Особенно после того, как я уложил этого огромного негодяя-немца… Теперь один среди зверей… Итак, Фрике, приготовиться к фланговой атаке… Вперед!.. Марш!..
И, не колеблясь ни секунды, отважный парижанин кинулся в огромную волну, которая утащила его в открытое море. Поднявшись на гребень волны, гамен попытался сориентироваться и определить местоположение корабля.
Хотя дул дикий ветер, на небе не было ни облачка и светили звезды. Их бледное сияние давало достаточно света.
Фрике плыл не спеша, как опытный пловец, умеющий беречь силы и знающий цену решительного гребка в нужный момент. Как только юноша оказывался на гребне волны, то с напряжением вглядывался вперед, но ничего различить не мог.
«А вдруг я плыву не туда? — размышлял он про себя. — Нет, нет. Со зрением у меня все в порядке. Все звезды на месте. Но куда же пропал этот чертов работорговец? А! Ба!.. В настоящее время он занят артиллерийской стрельбой».
Действительно, на горизонте появилась вспышка, а затем прозвучал мощный пушечный выстрел.
— Клянусь, ничего не понимаю, — пробормотал гамен.
Небо озарилось второй вспышкой, за ней последовал очередной выстрел, через минуту — третий, потом — четвертый и, наконец, пятый.
Едва растворилось в водяных просторах эхо последнего выстрела, заговорило с полдюжины ружей, и горизонт прочертили причудливые линии полета пуль.
— Понятно, — проговорил гамен. — Пять пушечных выстрелов, ружейный залп… во всех частях света это означает только одно: побег. Но коль скоро беглец возвращается, то шайка негодяев… да им ничего не стоит поджечь весь порох и устроить фейерверк. Если я туда прибуду, вот шуму-то будет, восторженная встреча мне обеспечена. Вперед! Надо как следует позаботиться о Мажесте.
Огни точно показывали местоположение корабля, и Фрике поплыл быстрее.
Странное дело, расстояние между ним и кораблем не только не сокращалось, но, похоже, напротив, увеличивалось. Несмотря на все усилия и вопреки ветру с суши, волны, однако, все время сносили гамена к берегу.
Наконец Фрике это заметил и внутренне содрогнулся. Он испугался, но не за себя, отважного француза, смело идущего по жизни и вступающего в любую схватку ради благородного дела. Нет, он испугался за своего названого брата, которого хотел уберечь от страданий, а может быть, и от смерти.
— Увы, это конец, — с отчаянием произнес Фрике. — Я испил последнюю горестную чашу, не достигнув судна. Бедный мой младший брат… люблю тебя всей душой.
Тут юноша почувствовал, что кончаются последние силы.
— Месье Андре, дорогой доктор… вашему гамену приходит конец… Я мог бы совершить много добрых дел… Что ж! Нет… на берег попадет только мой труп… До последней минуты, до последнего дыхания буду стремиться попасть к малышу… он обо мне думал… он меня звал… Черт! Я плачу… в воде!.. Точно тут воды мало…
Вдруг на Фрике накатила волна, и он потерял сознание…
Из всех людей на планете — белых, черных, желтых или краснокожих — самые живучие, без сомнения, парижане.
Парижанин — особенное существо. О нем можно сказать: «Комок нервов». Он ни большой, ни маленький. Брюнет или блондин? Этот нюанс не играет никакой роли.
Черты лица не имеют ничего общего ни с правильностью, немного простоватой, греческого профиля, ни с суровым горбоносым силуэтом римлянина.
Его тонкие руки и ноги представляют собой невероятный контраст по сравнению с руками и ногами налитых мускулов атлетов. Кажется, этого человека ростом в один метр шестьдесят пять сантиметров можно сбить одним щелчком. Но внешность бывает обманчива.
Парижанин — человек с ясным взором, вздернутым носом, бледным лицом, немного пришибленный — прошу прощения за столь низкий слог, — в общем гражданин, с которым лучше не связываться, даже если ты с палкой.
Вот именно! Доброта этого чудака граничит со слабостью, великодушие — с глупостью, человек, готовый отдать жизнь за друга, а то и за идею, что уже было доказано не раз, — так вот, парижанин становится страшным, когда ему наступят на больную мозоль. И не только страшным, но и непобедимым.
Поясню. Демонстративная слабость парижанина — искусственная. Зайдите в кузницу, подышите медными испарениями, станьте литейщиком, химиком-лаборантом или стеклодувом — долго не протянете. А вот парижанин выдержит все.
Жить на восьми квадратных футах, вдыхать миазмы[268], которые могли бы удушить целый батальон, переносить жару, напоминающую температуру доменной печи, заниматься непосильной даже для слона работой — парижанину все нипочем. Молодой человек сумел выжить в таких противоестественных условиях и исполнял при этом невероятное количество тяжелых работ.
Заметим, для поправки здоровья у него не было ни чистого воздуха заповедных лесов, ни выдержанных вин с бургундских холмов, ни вкусного мяса с нормандских пастбищ.
Стакан голубоватой жидкости, куда изредка добавляют для полноты иллюзии каплю виноградного сока, — вот его нектар. А его амброзия[269] — жареная картошка, вареная говядина — говядина ли? — и колбаса только по названию.
