— Могу только посоветовать обратиться к хозяевам кораблей для паломников. Возможно, кто-то из них, за достойную цену, согласится изменить маршрут. Я дам вам рекомендации…
Следующие несколько дней прошли в бесплодных попытках найти подходящее судно. В порту постоянно присутствовали пять-шесть крупных кораблей, регулярно совершающих челночные рейсы в Святую Землю, но их хозяева даже слышать не хотели о найме. Каждый рейс туда-обратно (длительностью примерно в месяц-полтора) приносил им триста-четыреста марок прибыли. Отказаться же от проверенного и относительно безопасного маршрута, проложенного к Палестине между многочисленных средиземноморских островов, подконтрольных Венеции, где всегда можно было укрыться от непогоды и других невзгод в пользу перехода через открытое море до Александрии, вблизи враждебного арабского побережья они категорически не желали. Помыкавшись, отказались от надежды найти крупный корабль, способный взять на борт всех нас с лошадьми и телегами. Придется их продать и нанять судно поменьше, загрузив на него только людей и товары. А жаль — ведь лошадей мы в дорогу выбирали получше! Теперь же надо от них избавляться.
Пришлось вступать в переговоры с хозяевами швартующихся на дальних пирсах небольших суденышек. Эти, весьма подозрительные рожи, все, как один, в притворном ужасе заламывали руки, услышав о конечной цели нашего путешествия и начинали громко стенать об ужасных пиратах, в огромных количествах бороздящих прибрежные египетские воды и об неприязненном отношении со стороны моряков султана, у которых бесполезно просить защиты. А так же об огромных поборах, которые богомерзкие сарацины накладывают в портах на корабли христиан. Ну, так как из исторических источников и рассказов Цадока мне было известно, что как раз в данный период угроза пиратства в Средиземном море находилась на довольно низком уровне — вошедшая в силу Венеция хорошо проредила базы разбойников в северной части моря, а египетский флот — в южной. Ну а дополнительный налог на "неверных" у арабов всегда, во все времена, составлял десять процентов. Не считая, конечно, случавшихся время от времени эксцессов. Так что я без особого волнения продолжал переговоры.
Путем пробных забросов удалось установить, что стенания хозяев кораблей начинают плавно переходить в деловой разговор примерно на сумме в двести-двести пятьдесят марок. Осмотрели несколько суденышек. Толком не понравилось ни одно из них. Либо совсем утлое, либо хозяин с командой слишком уж сомнительные личности. В конце концов удалось выбрать нечто среднее. Владелец, он же и капитан одномачтового кораблика с многократно штопаным косым парусом, просоленный морями здоровяк лет тридцати пяти по имени Марко торговаться явно любил. И умел. Не уступавший ему в мастерстве Цадок, однако, закусил удила и около часа я имел удовольствие наблюдать битву титанов. В ход шли любые уловки — демонстративные уходы, призывы Господа в свидетели, жалобы на судьбу и прочее, сопровождавшееся причитаниями на трех языках. В ходе торга моему компаньону удалось сбить цену с трехсот марок, запрашиваемых хозяином вначале, до двухсот шестидесяти пяти. Но дальше переговоры явно забуксовали, Марко снижать цену более не намеревался, и стороны погрузились в обсуждение каких-то совсем уж мелких подробностей, вроде спора о количества вина, выделяемого в день на каждого пассажира. Цадок пытался выиграть хоть на этом, а я почувствовал, что у меня сейчас разболится голова. Поэтому, встав между спорщиками, сообщил, что готов заплатить двести шестьдесят марок вообще без кормежки и, тем более, всякого вина сомнительного качества (этого я, конечно, ему в лицо не сказал) со стороны хозяина. Только за перевозку, без обслуживания. Цадок, в пылу спора забывший было и о кашруте и об элементарной осторожности, мгновенно меня поддержал. Марко почесал толстыми пальцами с грязными обломанными ногтями в затылке, внимательно взглянул на меня и потребовал половину суммы вперед. На том и сошлись…
Покинув, наконец, бурлящую жизнью Венецию, за первую неделю путешествия добрались до выхода из Адриатического моря. Медленно проплывающие вдоль правого борта прекрасные итальянские ландшафты, разглядывание которых вносило хоть какое-то разнообразие в унылое плавание, сменились бескрайней синевой моря, и стало совсем скучно. Жизнь на корабле неспешно текла в соответствии с незамысловатым распорядком. Утро начиналось с легкого завтрака, потом следовала уборка палубы — ее поливали морской водой из кожаных ведер и драили каким-то куском ткани неопределенно-грязного цвета. Причем поливали, не сильно заботясь о сохранности имущества пассажиров, лежавшего на палубе. Так что надо было следить за своими вещами, чтобы те не пришли в негодность от контакта с морской водой. Обед состоял из кур, которых мы взяли живьем в деревянных клетях и кормили пшеном, соленых овощей и соленой рыбы. Меню на ужин от обеденного обычно ничем не отличалось. А на следующий день все повторялось вновь.
Питьевую воду я распорядился, к удивлению как команды, так и спутников, кипятить перед употреблением, для чего предусмотрительно еще в Мюнхене изготовил небольшие баки и безопасные горелки на спирту. Любопытный капитан все пытался выяснить принцип их действия, но, разумеется, безуспешно. Зато, в долгих разговорах с ним услышал множество интересных историй из жизни средневекового морского волка. Что хоть немного скрашивало жуткую скуку. Очень хотелось, чтобы появилось какое-то новое развлечение, ну хоть небольшой шторм, что ли! Но, как назло, всю дорогу нас сопровождало лишь легкое волнение. Которого, впрочем, вполне хватило некоторым моим спутникам, чтобы в достаточной мере прочувствовать все прелести морской болезни. Что сильно сказывалось на чистоте палубы. Тем более, что и так она страдала из-за ведер для отправления нужд, стоявших возле спальных мест, которые кто-то все время умудрялся опрокидывать. Ну, с этой антисанитарией я мириться, разумеется, не стал, прекратив ее уже на второй день после ожесточенного спора с капитаном и заставив всех пользоваться гальюном на носу корабля. Мест там было мало и по утрам возникали очереди. Пританцовывающие в них от нетерпения облегчиться люди смотрели на меня не очень добрым взглядом. Ничего, пусть лучше мучаются в очереди, чем от дизентерии!
На двенадцатый день путешествия, когда смутно видневшееся последние двое суток слева побережье острова Крит окончательно пропало из виду и до Александрии, по расчетам капитана, оставалось около недели пути, показалась одиноко торчащая из моря пустынная скала. Увидев ее, Марко улыбнулся.
