Но никаких противных государству действий не последовало. Вскоре выяснилось, что все тревожные слухи не более чем сплетни. Но сплетни эти были столь опасными, что наказали за них по всей строгости. Отвечать за все пришлось поручику Гурьеву да Петруше Хрущеву: допросы, пытки, а потом приговор суда – смертная казнь. «Матерь отечества» заменила смертный приговор вечной ссылкой на Камчатку.
Через год в 63-м новое волнение. Старый лис Бестужев надоумил государыню венчаться с Гришкой Орловым. Понятно, что гвардия возроптала. Идея брака сама собой рассосалась, но при дворе помнили дерзкие и задорные речи против государыни. Здесь Екатерина проявила мягкость, поскольку главные смутьяны в свое время помогли ей занять трон. Офицеры Хитрово, Ласунский и Рославлев были отставлены от службы и разосланы по своим имениям.
В 1764 году новая беда – заговор Мировича, в результате которого Иван Антонович был убит, а Мирович казнен отрублением головы. Давно в Петербурге не было таких страстей. А через десять лет Пугачев объявил себя императором и стал грозить столице. Народ роптал. И гвардия вслед за ним: финансы в России в крайнем расстройстве, а деньги тратятся на пустое, на балы, роскошь и немыслимые подарки фаворитам и любимцам чиновникам. Иного за растрату под суд надобно отдать, а не в Казенную палату, а в Уголовную, а ему государыня еще деньги жалует, сервизы дарит и табакерки с брильянтами.
В Екатерине им все не нравилось. И упряма она, и высокомерна, и советов чужих не слушает. А главные недостатки, что немка и до мужской ласки охоча. Орлов только отбыл в Фошаны, и тут же в еще теплую царицыну постелю вскочил этот ферт Васильчиков. Теперь и Васильчиков изгнан. Кого дальше ждать? Известно кого, уже замелькало в разговорах имя Потемкина, одноглазого баловня судьбы. Все знают, что она обещала Панину быть не императрицей, а правительницей. Отдай престол сыну и забавляйся с кем хочешь, а престол отеческий не срами!
Теперь спрашивается, зачем гвардейским офицерам был нужен партикулярный красавец Федор Бакунин? Человек светский, себе на уме, темперамента сдержанного, холодного, что там у него за пазухой – неизвестно. Бакунин был связующим звеном между военными – кулаком и мускулом намечающегося переворота, и мыслью, то бишь, идеей в лице братьев Паниных, Чернышева, Куракина и прочих вельмож. Офицеры нижнего звена встречались с ними на масонских собраниях, когда принимали новых членов, на обедах и праздниках, но в частной жизни общаться было трудно. Между офицерами и вельможами лежала социальная пропасть.
Как уже говорилось, кроме Бакунина у Панина было еще два секретаря, но про Убри, уже на возрасте был человек, точно знали, что он к делам масонским никакого отношения не имеет. Что же касаемо секретных дел, то здесь полный мрак и неизвестность. Второй секретарь Денис фон Визин, известный остряк, весь Петербург пересказывал его шутки, был правой рукой Панина. О Денисе фон Визине знали, что он-то как раз и сочиняет те самые законы, ради которых готовится заговор. Правда, у самих офицеров на этот счет было большое сомнение. Сей фон Визин не только остроты сочинял, но пробовал себя в драматургии и, говорят, успешно. Пиеса его «Бригадир» то и дело цитировалась в гостиных. И все в насмехательном смысле. Какие-такие сей едкий юноша может законы сочинить? Непонятно все это и сомнительно, но им там наверху виднее.
Не будем пересказывать весь разговор в доме Наумова. Разговор этот был сумбурен и невнятен. Много было высказано неудовольств для поднятия патриотического духа, а программа действия все как-то не вырисовывалась. Приведем здесь только последние слова, ибо в них и сосредоточился весь смысл шумных прений. Решено было, что императрицу надо похитить, тайно постричь и увезти в один из северных монастырей.
– Да кто ж из священства возьмет на себя столь ответственную задачу? Кто согласится взвалить такую ношу на свои плечи?
– Я знаю такого человека, – сказал Наумов.
– Кто же он?
– Имени его я до времени называть не буду. Вначале надо получить его согласие.
– А как похитить государыню?
– А вот об этом мы поговорим в следующий раз. А пока думайте. Ломайте головы-то!
15Глафира потянулась за офицерами, руководствуясь не здравым смыслом или привычкой к интриге, а от полной растерянности. Состояние ее было сродни отупению. Виной тому было последнее сообщение Бакунина. Мало того что Глафиры Турлиной нет, не существует в природе, но даже то, что осталось – вот они руки-ноги, тело, голова – есть бесполое существо, лишенное наследства. Далее вывод – ее в этом мире просто нет.
Добрый топтался на месте, ожидая распоряжения от хозяйки, мол, сообщи, в какую сторону ехать. Глафира тронула поводья и поехала вслед за Бакуниным и офицерами. Появившаяся в последнее время привычка подглядывать сделала свое дело. Она инстинктивно держалась от всадников на расстоянии, если бы кто-то их них оглянулся, то не заметил бы ее. Офицеры проехали площадь и свернули в проулок, и Глафира повернула в проулок, они переехали через мост, и она за ними. Вскоре место показалось ей знакомым. Астраханская слобода, о которой подробно рассказывала ей Феврония. Так она и доехала до Стремянной улицы. У дома капитана Наумова офицеры спешились и гуськом вошли во двор.
Глафира остановилась поодаль и стала думать. Интересно, зачем они собрались в этой скромной усадьбе в субботний вечер? Или у них занятия лучше нет? Каждый уважающий себя молодой человек в праздничный день тащится в богатую гостиную или театр, или в гости к прекрасной мамзели. На худой конец пойдет в бильярдному или к карточному столу. Может, офицеры собрались в доме Наумова на постное масонское собрание? Ну и пусть их!
Глафира поехала домой. Заботливая Феврония оставила на столе ужин: прикрытый теплым колпаком чайник, курицу печеную, пряники в кульке. Добрая женщина… Старается, служит верой и правдой. А Глафира ее и обманет, потому как предполагаемое наследство уплыло меж пальцев. «Все-то я вру, изовралась совсем, – думала с горечью Глафира, сдирая кожу с куриной ноги. – Но мне, госпожа Феврония, тоже не сладко, так что простите. Придется вам вместо обещанного богатства довольствоваться платой за постой, кстати, не малой, и полученной всегда в срок».
Ночью на Глафиру навалилась бессонница. Нерешенные вопросы стояли колом в голове. И никакого тебе «утро вечера мудренее». Она боялась этого утра больше, чем бессонной ночи. Ей казалось, что утром приключится еще что-нибудь более страшное – ее схватят, поведут в участок, будут кричать и задавать вопросы. Деньги к деньгам, говорят, а беда к беде. Взяла у Виля кошелек неизвестно по какому праву, вот и получила от судьбы зуботычину. Уж больно стремительно протекает ее петербургская жизнь. Наверняка злостная фортуна ее держит в загашнике еще какой-нибудь мерзкий подарок.
