Хотели старшие его братья Всеволод и Мстислав тотчас же отворить ворота, с малым своим полком на выручку броситься. Удержал их старый Петро Ослядю-кович, показал рукой, какая сила татарская поодаль стоит. И пустили осажденные со стены и с верха Золотых ворот по стреле.
Поняли татары — не выманить им русских из крепости, и тоже по стреле пустили. Подскочили они ко княжичу Владимиру и зарубили его на глазах родных братьев и всех осажденных. И тотчас же погнали злосчастных пленных собирать страшные стенобитные пороки и камнеметы. Никогда таких придумок не видали осажденные, и неведомо им было, что татары затеяли.
Отрядил хан Батый часть своих туменов на Суздаль, а там никаких русских полков не стояло. Взяли татары град беззащитный, зажгли, кого побили, кого в плен позабрали и опять ко Владимиру воротились.
В посадах владимирских разобрали они многие избы, в трех местах завалили бревнами рвы и подтащили к самым стенам тяжелые пороки. Не сами татары принялись раскачивать бревна пороков, а заставляли они пленных: нагайками их хлестали, копьями кололи тех, кто медлил.
Татары у Золотых ворот (макет).
И лили осажденные смолу и кипяток на головы горемычных своих же русских.
А татары меж тем с коней спешились, к приступу стали готовиться. Пленные все раскачивали пороки, все били комлями бревен. Тяжким человечьим стоном стонала стена дубовая. Скоро так застонет вся земля Русская. Били, били комлями бревен ошалелые от страха пленные.
Не выдюжила стена ударов и упала. Хлынули татарские полчища в пролом вправо от Золотых ворот. В тот же час рухнули стены и возле Орининых, и возле Медных ворот.
Страшное побоище завязалось на улицах. Жены, дети защищались, кто чем мог. Каждую землянку, избу, терем, церковь брали татары приступом.
Те русские, кто жив остался, с боем отошли в старый Мономахов город. Но вскоре и там рухнули ворота. Увидели осажденные — смерть за ними пришла, но никто не попросил пощады; бились, пока меч, топор либо нож рука держала, пока очи видели, кого разить.
Была возле Успенского собора звонница невеликая, на двух дубовых столбах с перекладиной, с крышей тесовой. Седой звонарь бил в колокол беспрерывно.
А в самом соборе набралось полным-полно женщин, детей, стариков немощных. Наверху, на полатях, сама великая княгиня Агафья стояла с дочерьми, со снохами, с малолетними внучатами. Епископ Митрофаний в золотых с черным ризах служил, отпевал он и убиенных и живых, кадил кадилом, и пели все хором за самих себя похоронную молитву «Со святыми упокой».
Подскочили татары к собору, убили того звонаря, но не смогли разбить кованые входные двери. Тогда обложили они бревнами стены соборные и подожгли их. Дым пошел внутрь сквозь окна. Сперва слышно было пение молитв, потом крики да стоны истошные, потом все затихло.
Подтащили татары пороки к собору и повалили двери. Ворвались они внутрь, начали грабить, жечь пелены шитые, книги рукописные, с мертвых одежды стаскивали, серебряные и медные сосуды, драгоценные ткани в свои торбы укладывали. И разграбили собор дочиста. А драгоценную ризу с иконы Владимирской богоматери хан Батый себе взял. Как глянули на него с печалью невыразимой богородицыны очи, так побелел он весь и приказал икону на место поставить.
Лют был хан, видел он, сколько лучших его воинов перебили русские, и повелел не щадить никого.
Жен и дев, кого взяли в полон, убивать не стали, а кинулись глумиться над ними.
И дрожала рука летописца, когда выводил он такие слова:
«А иныя ямлюще вязаху и груди възрезываху и жолчь выимаху, а с иных кожу одираху, и иным иглы и щепы за нохти бияху».
Дальше двинулись татары, огненными потоками по земле Русской разливаясь...
Не летописец, а предание народное сказывает:
Ехал из Чернигова в Рязань храбрый витязь рязанец Евпатий Коловрат со своей дружиной. Увидели они на месте родного города одни пожарища и замерзшие неприбранные трупы и направились по следам захватчиков. По пути примыкали к ним уцелевшие, кто мог дубину либо топор держать.
Догнали храбрецы татарское войско, стали охотиться по ночам на отставших, на сонных и на хмельных, многих успели зарезать, но наткнулись на засаду и в неравном бою все до одного были перебиты.
Приволокли к Батыю мертвого Евпатия. Хан поразился его ростом, его могучей статью и сказал военачальникам, что рад был бы видеть такого богатыря в своем войске. Он повелел похоронить Евпатия и других павших русских храбрецов с честью.
Дальше, дальше по снежным полям и лесам, сквозь метели и морозы правили татары коней.
И опять дрожала рука летописца, когда писал он такие строки:
«Окаяннии ти кровопийцы — овы идоша к Ростову, и ини к Ярославлю, а ини на Волгу на Городець и ти плениша все по Волге, а ини идоша на Переславль и тъ взяша и оттоле всю ту страну и грады многы, все то полониша... и несть места, ни веси, ни сел таце.х редко, идеже не воеваша на Суждальской земли и взяша городов 14, опричь слобод и погостов...»
В дремучую лесную глушь, что на запад от Ярославля, где одни медведи, да рыси, да росомахи прятались, а волкам да лисам ходу не было, забрел великий князь Юрий со своими полками. Думал он заманить врагов в леса нехоженые, в яруги глубокие. Не дойдут враги по дорогам неготовым, по сугробам рыхлым до его стана возле малой речки Сити, заблудятся, от бескормицы кони их падать начнут.
Татары под стенами Успенского собора.
До весны отсидится его войско, а как растают снега и войдут реки в свои берега, так поведет он полки на выручку осажденного града Владимира. Не знал он, что есть у татар пороки и камнеметы.
Привел к нему из Юрьева-Польского свой малый полк брат Святослав. А брат самый меньший, Иван Стародубский, со своей дружиной в лесах где-то укрылся. Подошли полки Ростовские с племянником Василько Константиновичем и его братьями младшими.
Много было войска у брата Ярослава. Годом раньше позвали его княжить в Киев, да недолго он там оставался. Как молва до него долетела, что двинулись татары на землю Русскую, так в свой Переславль-Залесский воротился, а узнал, что они Москву взяли, так в дебри заволжские отошел.
Трех гонцов, одного за другим, посылал к нему Юрий.
— Брат, помогай! Брат, выручай! Поспешай ко мне со своими полками!
И трижды отвечал ему Ярослав:
— Вот подойдут новгородцы, так направлю коней к твоему стану.
А сам медлил, сам ждал, куда татары дальше повернут.
Из Владимира прискакал гонец к великокняжескому стану.
Узнал Юрий, что вся семья его погибла, и все жители погибли, и град его стольный дотла погорел. Перекрестился он и не сказал ни единого слова.
