Конечно, теперь место Пьетро следовало занять Джакопо, однако никому и в голову не приходило начать готовить его к карьере священника. Джакопо на это не годился.
«Нет, — думала Антония, — Господу должна служить я».
Неудивительно, что в своем нежном возрасте Антония идеализировала это служение. Девушка страшилась замужества, и пострижение казалось ей самым простым выходом. Она не представляла всех тягот жизни в монастыре — нет, она была уверена, что монахини только и делают, что любят Бога и читают книги. Именно об этом мечтала Антония. Девушка надеялась, что отец, занятый более важными делами, не станет принуждать ее выходить замуж. От матери, суровой, непреклонной, ничего не прощающей, подобных милостей ждать не приходилось. Джемма поставила себе цель и добьется ее — ради блага семьи, разумеется. Заветной мечтой Джеммы было породниться с каким-нибудь богатым графом. Звезда Данте снова восходит, а значит, брак с его дочерью день ото дня становится все более желанным для самых благородных синьоров. Время работало не на Антонию.
Девушка утешалась лишь одною мыслью — что отец пошлет за ней. Он должен, должен вызвать ее к себе!
«Отец, умоляю вас, поспешите! Иначе матушка выдаст меня за какого-нибудь болвана, который не читает книг!»
Чудовища страшнее воображение Антонии нарисовать не могло. Человек, не читающий книг, не способен мыслить, необразован, нелюбознателен. Есть ли в мире занятие благороднее, чем оживлять слова? Нет, раз именно это поприще выбрал отец.
Антония поднялась и вслед за матерью пошла к алтарю за причастием. На Рождество всегда и вино слаще, и облатка мягче. Паства, выслушав от епископа Вентурино слова благодарности кардиналу-диакону, стала расходиться.
Тетя Гаэтана погладила Антонию по голове и полушепотом спросила Джемму:
— Сестрица, ты будешь на обеде у Франческо?
— Нет, сестрица, — отвечала Джемма. — К сожалению, у меня много дел. Поздравь от нас брата с Рождеством.
Гаэтана улыбнулась и качнула головой. Джемма никогда по-настоящему не принадлежала к семье своего мужа. Изгнание Данте, само по себе повергшее Джемму в шок, сопровождалось бедностью, сделавшей синьору Алигьери чрезмерно щепетильной. Ее родные не ладили с Данте. Ее семья победила, поэтому, хотя Джемма не отказывалась от общения с сестрой и единокровным братом мужа, общение это сводилось к обмену любезностями в церкви.
— Антония, — прошептала Джемма, — сегодня мы встречаемся с двумя знатными синьорами. Веди себя как следует.
«А не то» подразумевалось. Попрощавшись с тетей Гаэтаной, Антония выскользнула из церкви как раз в тот момент, когда порыв ветра швырнул в толпу прихожан добрую горсть сырой снежной крупы. Одни засмеялись, с уст других сорвались проклятия. Антония не могла сказать, в каком настроении матушка, и только плотнее завернулась в шерстяную шаль. Она вслед за Джеммой пробиралась сквозь толпу. Антония была невелика ростом, но только не по сравнению с матерью. Синьора Алигьери, маленькая, коротконогая, словно птичка, красила волосы в черный цвет и завивала их, а передвигалась крохотными шажками — Антония изо всех сил старалась не перегнать ее.
— Buongiorno, синьора Скровеньи! Надеюсь, вы поправились? Очень за вас рада. Синьора Бондельмонти! Так скоро встали на ноги! Поздравляю.
Джемма и на улице продолжала обмен любезностями. Во Флоренции о синьоре Алигьери говорили как о несчастной жене этого глупца Данте, видите ли, поэта, безропотно сносившей все унижения в отсутствие мужа. Бедняжка, сколько лет она жила на средства своих родственников и лишь недавно обрела твердую почву под ногами.
— Мона Джандонати! Поистине, вы словно луч солнца…
Антония попадала из одних родственных объятий в другие, по мере того как все представители семейства Донати по очереди склонялись над ее крохотной матерью, тянулись губами к ее щеке и с чувством произносили банальности. Джемма была дочерью Манетто и Марии Донати. Семейство это считалось одним из самых влиятельных во Флоренции. Антония никогда не понимала, почему мать так привязана к своим родным. Именно покойный кузен Джеммы приложил руку к изгнанию Данте. Однако отношения в семье были сложнее, чем казались на первый взгляд. Форезе, брат Корсо, являлся близким другом Данте; имя Форезе также носил родной брат Джеммы. Более того, тесть Корсо, правитель Пизы Угуччоне делла Фаджоула еще недавно привечал поэта в своем городе.
Мать и дочь, в свою очередь, целовали родственников, сидевших ближе к алтарю и потому сумевших раньше выбраться на улицу. Один из кузенов воскликнул:
— Что вы с Антонией жметесь в хвосте, словно воришки? Этак не годится! В следующий раз садитесь с нами! Вот, не далее как вчера Нанна Компаньи читала мне стихи, да с каким чувством! Я же быстренько осушил ее слезы, сказав: «Подумаешь! Я вот в родстве с самим Данте!» Угадайте, что она ответила? Она вздохнула и принялась расспрашивать меня о твоем муже, Джемма!
— Обязательно нужно добиться его возвращения! — доносилось с другой стороны. — Просто позор, что наш же собственный гений не может читать для нас вслух! Ведь в других городах он наверняка устраивает публичные чтения…
Чувствуя, что не в силах совладать с выражением собственного лица, Антония поспешно отвернулась и попала прямо в объятия своего дяди Форезе. Он тоже не молчал.
— Я сам дважды прочел «Комедию». Я даже несколько отрывков наизусть выучил. Однако я не согласен со своим тезкой. Мне нравятся бюсты в нашем городе. В такое сырое утро, как сегодня, женщинам нужно красить свои соски. Правда, я рад, что моя племянница еще мала для этаких дел, — добавил Форезе, неподобающим образом подмигнув Антонии.
— Смотрите, дядюшка, — произнесла Антония, — вот напишу отцу, и он вложит эти слова в ваши уста.
— А пиши, детка. Как только я умру, пусть выводит меня в поэме, кем хочет.
— Умрете вы, как же, — пробормотала Антония.
Дядюшка продолжал:
— Просто срам, что твой брат воюет не за тех, за кого надо. Говорят, он проявил отвагу под Виченцей, и доказательство тому — его ранение. Да, мой племянник ранен. Рана ужасная, по слухам, он теперь почти калека. Я горжусь Пьетро. Вот от кого не ожидал, так это от него.
Антония тоже не ожидала от Пьетро подобных подвигов. Она представить не могла своего брата-книгочея даже верхом на лошади, не то что с мечом в руках. С сентября он написал всего лишь раз, в письме упомянул о битве мельком, о своем же в ней участии вообще не заикнулся. Вдруг в ларце есть весточка и от Пьетро?
Матушка, пожалуй, заметит ее неуместную задумчивость. Антония обернулась и увидела дородного синьора лет сорока—пятидесяти, не из семейства Донати. Он улыбался девушке, и она не могла не ответить улыбкой, изогнувшись в реверансе.
