— Ну так давай выясним, — бросил Ричард и дал знак рыцарям строится в боевой порядок.
Двигаясь стремя в стремя, с опущенными копьями, крестоносцы вскоре узрели очертания замка Дарум. Впереди виднелись белые палатки, дымящие костры, несколько сарацинских всадников сновали по лагерю в явном переполохе, но никаких признаков христианских пленников не наблюдалось.
— Прокляни Бог, мы опоздали, — выругался Ричард. — Их увели в замок.
На один яростный миг он подумывал ринуться на штурм, но при рыцарях не имелось никаких осадных орудий. Но крестоносцы могли хотя бы отомстить за своих, и с боевым кличем английского королевского дома пошли в атаку.
Сарацины поскакали навстречу — проявление отваги истинной, но и безрассудной, поскольку числом они значительно уступали франкам. Когда бой закончился, несколько мусульман было убито, а двадцати пришлось сдаться в плен. Хотя все сокрушались об упущенном шансе освободить братьев по Христу, рыцари радовались, что получат от разведывательной вылазки изрядную прибыль, и уже прикидывали, сколько выручат за захваченных лошадей и в виде выкупа за пленников. Ричард, однако, недоумевал, почему гарнизон замка не пошел на вылазку и не принял участия в схватке. Он обшаривал глазами укрепления, стараясь заметить проявление оживления, когда один из его воинов закричал, указывая в сторону деревни.
Та казалась покинутой, потому как обитатели ее, равно мусульмане и христиане, либо обратились в бегство, либо забаррикадировались в домах. Но тут двери церкви распахнулись, и их них, смеясь и плача, повалили люди. Кому-то удалось освободиться от пут, другие были по-прежнему связаны друг с другом. Бедолаги были тощими, грязными, оборванными, но ликовали: все говорили одновременно, благодаря Бога и Ричарда за заступничество. Спешившись, король оказался в окружении толпы, и потребовалось некоторое время, чтобы расслышать в общем гомоне что-то членораздельное.
— Выберите одного, чтобы говорил от имени всех, — велел он. — Есть среди вас мои солдаты?
Несколько человек протиснулось поближе, назвавшись сержантами, плененными во время фуражирской экспедиции под Рамлой в декабре. Указывая на остальных, они пояснили, что тут есть попавшие в неволю при осаде Акры, бедолаги-паломники и местные сирийцы.
— Но все христиане, милорд, пусть даже есть тут и последователи греческой Церкви, — заверил один из сержантов. — Нас держали в Иерусалиме, заставляли работать на неверных: копать рвы и укреплять городские стены. Теперь нужда отпала, поэтому нас погнали в Египет, чтобы продать в рабство на одном из тамошних рынков... — Тут говоривший осекся. — Признаюсь, я утратил надежду. Но Бог не оставил нас.
Тут к горлу его подкатил ком, не давая продолжать, и Ричард вскинул руку, призывая к тишине.
— Не понимаю, почему вас не увели в замок? Как удалось вам избавиться от караульных?
— Благодаря тебе, сир. — По виду король понял, что новый представитель тоже солдат—шрамов у него было больше, чем полагается любому гражданскому. Ему явно пришлось провести в плену больше времени, нежели захваченному под Рамлой сержанту, поскольку отощал он куда сильнее. Но улыбка его могла по лучезарности потягаться с солнцем. — Они узнали твой штандарт и побежали к лагерю с криками: «Малик-Рик! Малик-Рик!» Потом мы увидели, что большая часть стражников бросилась наутек — попрыгали на коней и поскакали к замку, бросив нас самих за собой присматривать. Стоило бы тебе послушать, как называли их остальные сарацины — те, которым хватило духу остаться и сразиться с тобой!
Пленник рассмеялся хрипло и с благодарностью принял от одного из рыцарей флягу с вином.
— Побежали и мы, — продолжил он. — Хоть и едва ноги двигаем, и укрылись в церкви, где части из нас удалось избавиться от пут.
На первый план полезли другие, спеша рассказать свои истории, поведать что видели. Многие плакали от счастья, и слезы их оказались заразными — кое-кто из рыцарей расчувствовался. Генрих пробился к Ричарду, без стеснения утирая глаза тыльной стороной ладони. Его не удивило, что дядя оказался в числе немногих, не поддавшихся эмоциям. Подозвав нескольких туркополов, король велел им скакать в Аскалон и сообщить, что отряд возвращается с двадцатью сарацинскими пленниками, несколькими ранеными рыцарями и примерно с тысячей освобожденных христиан, поэтому навстречу надо выслать лошадей и повозки.
— Я намерен отвести нас подальше от замка, пока эти трусы-караульные не спохватились и не решили, что им предпочтительнее сразиться со мной, а не объясняться за свое бегство перед Саладином.
— Какой удивительный день, дядя! — Генрих был так тронут, что с чувством обнял старшего родича, забыв про то, что одежда у обоих забрызгана грязью и кровью. — Я был так счастлив, когда пала Акра, но сегодня, думается, наша победа еще славней. Когда состарюсь, буду сажать внуков на колени и доводить их до слез, в очередной раз пересказывая повесть про чудесное спасение невольников в Даруме!
Ричард посмотрел на Генриха, потом на ликующих людей, все еще толпящихся вокруг них.
— Хорошая работенка, — согласился он. — Но известно ли вам, почему мы так преуспели?
Освобожденные пленники пришли в замешательство, потому как для них ответ был очевиден — Господь сотворил чудо. Рыцари соглашались с ними, хотя догадывались, что изрядно помогла и разрастающаяся легенда о Малик-Рике. Но выслушав их, Ричард покачал головой.
— Мы победили, — горько промолвил он, — потому что рядом не было французов, способных нам помешать.
Следующим шагом Ричарда стала попытка прийти к соглашению с Конрадом Монферратским и снова вернуть его в армию. Маркиз наотрез отказался явиться в Аскалон. Однако согласился на переговоры с Ричардом, и было постановлено организовать встречу в Казаль-Имбер, на полупути между Тиром и Акрой.
Андре не было рядом, иначе он настоял бы, чтобы, отправляясь на рандеву с Конрадом, Ричард взял достаточный эскорт. Но де Шовиньи отсутствовал вот уже две недели, вызвавшись добровольцем в опасное январское плавание к берегам Италии. Раз нет возможности сражаться, пока не заживет проклятая рука, ворчал рыцарь, нужно заняться чем-нибудь полезным и поглядеть, чему можно научиться при папском дворе. Ричард отпускал его скрепя сердце — выражаясь языком солдат, они с Андре всегда прикрывали друг другу спину. Но потребность в новостях была настоятельной, особенно теперь, когда Филипп вернулся во Францию, а напирать на риски морского путешествия было бессмысленно, поскольку такая же ежедневная опасность угрожала Андре и в Утремере. Поэтому король согласился, но отлучка кузена добавила еще одну к множеству прочих неприятностей этой зимы.
Проведя пару дней в Яффе в обществе жены и сестры, король отправился на север в сопровождении значительного отряда рыцарей и не менее внушительного эскорта из тамплиеров, потому как знал, что племянник не меньше Андре склонен задать дяде выволочку по первое число, когда дело касается неоправданного риска. Путешествие вдоль берега пробуждало воспоминания о марше на Арсуф, состоявшемся месяцев шесть тому назад. Всем им казалось, что с тех пор минула целая вечность.
Девятнадцатого февраля они добрались до Цезареи. В сентябре она была покинутой, ее по преимуществу мусульманское население бежало при приближении армии крестоносцев. Но Салах ад-Дин не приказал срыть ее, как поступил с Аскалоном и прочими городами и замками у Ричарда на пути. Теперь Цезарея была частично заселена, часть брошенных домов и лавок перешла к местным христианам. Некогда тут обитало пять тысяч жителей, теперь же она напоминала скорее бледную тень самой себя, однако медленно возвращалась к жизни, и людей Ричарда радовало это возрождение. Хотя бы одну ночь можно поспать под крышей, в настоящей кровати, даже навестить баню и смыть грязь жутко раскисшей дороги.
Генрих одним из первых поспешил в баню, наслаждаясь парной, куда горячий воздух поступал от топки по глинобитным трубам. Граф быстро усвоил обычай местных франков часто мыться, но обнаружил, что стыдлив более, чем сам себя считал, и никогда не разрешал прислужникам срезать ему волосы в срамных местах, как поступали иные из пуленов. Вот и теперь он приказал только сбрить бороду. Затем Генрих решил побродить по улицам, ведь этот древний город был основан задолго до рождения Господа Иисуса Христа. Зашел в церковь Св. Петра. Тамошний каноник поведал ему, что некогда тут размещался языческий храм Юпитера, потом мечеть, ставшая сценой кровавой бойни мусульман во время взятия Цезареи христианами девяносто с лишним лет назад. Ныне это был кафедральный собор архиепископа Цезарейского. Выйдя из храма, граф угодил под начинающийся дождь, остудивший его интерес к осмотру достопримечательностей.
