– Он сомневается, – говорил тот залу. – Но ведь и сам господин Леандр – из тех, кто поклоняется изъеденному червями идолу Привилегии, потому-то он и побаивается поверить в истину, которая становится очевидной для всего мира. Стоит ли убеждать его? А не рассказать ли ему, как компания аристократов со своими вооруженными слугами – всего шестьсот человек – несколько недель тому назад в Рене попыталась навязать свою волю третьему сословию? Напомнить ли ему, как третье сословие, создав военный фронт, очистило улицы от этой знатной черни?..
Его прервали аплодисменты – фраза дошла до публики. Те, кто корчился, когда привилегированные называли их этой позорной кличкой, были в восторге от того, что ее обратили против самой знати.
– Но позвольте же рассказать вам об их предводителе – самом кровавом аристократе из всей аристократии крови! Вы знаете его. Он боится многого, но больше всего – голоса истины, который такие, как он, стремятся заставить умолкнуть. И он выстроил своих аристократов вместе с их челядью и повел на несчастных буржуа, посмевших поднять свой голос. Но эти самые несчастные буржуа не пожелали быть убитыми на улицах Рена. Им пришло в голову, что, раз уж знатные господа решили, что должна пролиться кровь, почему бы ей не быть голубой кровью аристократов? Они тоже построились – аристократия духа против аристократии крови – и погнали господина де Латур д’Азира со всем его войском с поля боя с пробитыми головами и вдребезги разбитыми иллюзиями. Те укрылись у кордельеров, и бритые предоставили в своем монастыре убежище оставшимся в живых. Среди них был и гордый предводитель, господин де Латур д’Азир. Вы слыхали об этом доблестном маркизе, повелевающем жизнью и смертью?
Зал взревел, потом снова замер, когда Скарамуш продолжал:
– О, это было славное зрелище – могучий охотник, удирающий, как заяц, и прячущийся в монастыре кордельеров! С тех пор его не видали в Рене, а хотели бы. Однако он не только доблестен – он еще и осторожен. А как вы думаете, где он скрывается – этот знатный господин, желавший омыть улицы Рена кровью горожан, чтобы заставить умолкнуть голос разума и свободы, который звучит сегодня по всей Франции? Где же прячется этот привилегированный, считающий красноречие столь опасным даром? Он в Нанте.
Зал снова взревел.
– Что вы говорите? Невозможно? Да в этот самый момент, друзья мои, он в театре, среди вас – укрылся в той ложе. Он слишком застенчив, чтобы показаться, – сама скромность! Он там, за занавесом. Не покажетесь ли своим друзьям, господин маркиз? Видите – они хотят побеседовать с вами. Они не верят, что вы здесь.
Надо сказать, что, какого бы мнения ни придерживался Андре-Луи относительно господина де Латур д’Азира, кем-кем, а трусом тот не был. Утверждение, что он прячется в Нанте, было неверным: маркиз приехал туда открыто и смело. Однако случилось так, что до той минуты жители Нанта не подозревали о его присутствии в городе. Разумеется, маркиз счел бы ниже своего достоинства оповещать горожан о своем приезде, точно так же как и скрываться от них.
Сейчас, услышав брошенный ему вызов, маркиз де Латур д’Азир, не обращая внимания на зловещий гул зрительного зала и на попытки Шабрийанна удержать его, откинул занавес ложи и неожиданно появился, бледный, спокойный и полный презрения.
Маркиза встретили гиканьем и выкриками, ему грозили кулаками и тростями:
– Убийца! Негодяй! Трус! Предатель!
Но он храбро стоял под шквалом, улыбаясь с невыразимым презрением. Он ждал, когда прекратится шум, чтобы в свою очередь обратиться к залу, но скоро понял, что ждет напрасно.
В партере уже бушевали страсти. Сыпались градом удары, выхватывались шпаги, – правда, из-за тесноты ими нельзя было воспользоваться. Зрители ломали стулья и превращали их в оружие, от канделябров откалывали куски, которые становились метательными снарядами. Те, кто сопровождал дам или был робок по природе, торопились покинуть театр, который уже походил на арену для петушиных боев.
Один из импровизированных снарядов, пущенный из ложи каким-то господином, едва не угодил в Скарамуша, стоявшего на сцене и с торжеством наблюдавшего за бурей, которую он сам посеял. Зная, из какого легко воспламеняющегося вещества состоит публика, он швырнул в ее гущу зажженный факел раздора, чтобы разжечь большой пожар.
Он видел, как толпа быстро разбивается на группировки, представлявшие ту или иную сторону великой распри, уже начинавшей охватывать всю Францию. Театр дрожал от криков.
– Долой чернь! – орали одни.
– Долой привилегированных! – вопили другие.
И тут, перекрывая весь этот гам, резко и настойчиво прозвучал выкрик:
– В ложу! Смерть ренскому палачу! Смерть де Латур д’Азиру, который воюет с народом!
Бросились к двери партера, открывавшейся на лестницу, которая вела в ложи.
Теперь, когда битва распространялась со скоростью огня, вырываясь из театра на улицу, ложа де Латур д’Азира, ставшая главной мишенью буржуа, объединила дворян, находившихся в театре, и людей незнатного происхождения, примыкавших к партии привилегированных.
Маркиз прошел вглубь ложи, чтобы встретить своих союзников. В партере кучка разъяренных дворян, рвавшихся через пустую оркестровую яму на сцену, чтобы рассчитаться с дерзким комедиантом, встретила отпор со стороны людей, чувства которых он выразил. Андре-Луи, который к тому же вспомнил о канделябре, не стал дожидаться и, обернувшись к Леандру, сказал:
– Я думаю, пора уходить.
Леандр, белый как мел под гримом, напуганный бурей, далеко превосходившей все, что могло подсказать ему небогатое воображение, что-то невнятно пробормотал в знак согласия. Но было поздно, так как в этот момент на них напали сзади.
Господину Бине наконец-то удалось прорваться мимо Полишинеля и Родомонта, которые, видя, что он в ярости жаждет крови, пытались удержать его. Полдюжины дворян – завсегдатаев актерского фойе – пробрались на сцену, чтобы задать перцу негодяю, взбунтовавшему зал. Они-то и отшвырнули актеров, повисших на Бине. Дворяне следовали за Бине с обнаженными шпагами, за ними бежали Полишинель, Родомонт, Арлекин, Пьеро, Паскарьель и художник Баск, вооруженные тем, что попало под руку. Они были исполнены решимости спасти человека, которому симпатизировали и с которым связывали все надежды.
Впереди всех мчался, переваливаясь, Бине, развивший скорость, которой от него никто не ожидал. Он размахивал длинной палкой, неотделимой от Панталоне.
– Бесчестный мерзавец! – ревел Бине. – Ты меня погубил! Но, тысяча чертей, ты за все заплатишь!
Андре-Луи повернулся, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
– Вы путаете причину со следствием, – сказал он, но ему не удалось продолжить. Палка Бине опустилась на его плечо и сломалась. Если бы Андре-Луи так быстро не отскочил, удар пришелся бы по голове и, возможно, оглушил бы его. Отскакивая, Андре-Луи сунул руку в карман, и сразу же за треском сломавшейся палки послышался щелчок взводимого курка.
