— Что это за книга? — спросил Ваня Изабеллу.
— О, это моя любимая «Лузиада». Ее написал житель нашего города Луис ди Камоэнс. — И, заметив, что ни название книги, ни имя автора ничего не говорят мальчику, Изабелла замолчала.
— Вы попросите мсье капитана рассказать о Камоэнсе, — через некоторое время проговорила она, — капитан человек образованный и, конечно же, знает о знаменитом доне Луисе.
На этом разговор Вани с Изабеллой закончился, так как в саду появились Беньовский, Чулошников и губернатор. Вместе с ними вышел и еще один человек, похожий на священника: в черной одежде с белоснежным отложным воротничком и манжетами, сухой и строгий. Изабелла сказала Ване, что это местный нотариус, который при разговоре его друзей с губернатором одновременно выполнял и обязанности переводчика. Судя по виду нотариуса-переводчика, он неплохо справился со своим делом. Довольный вид был и у губернатора, и у Чулошникова с Беньовским. Когда гости попрощались с губернатором и его племянницей, учитель протянул Ване коробку, в которой они утром привезли меха. Коробка заметно потяжелела.
— Здесь золото, Иван. Мы продали наш корабль губернатору, — коротко ответил Беньовский и до самой пристани больше не проронил ни слова.
За одиннадцать с половиной тысяч турских ливров Беньовский нанял для своих спутников два корабля французской Ост-Индской компании, и ее представитель в Кантоне, кавалер де Робиен, с большим удовольствием предоставил прославленному капитану барону де Бенёв фрегаты «Дофине» и «Ля Верди», которые направлялись во французский порт Лориан с грузом пряностей и колониальных товаров.
вначале повествующая о воспоминаниях недавнего прошлого, затем о лиссабонском землетрясении 1755 года и, наконец, уносящая читателя в шестнадцатое столетие — ко двору короля Иоанна, в гарнизон крепости Сеуты, во владения португальской короны к югу от Индии, после чего возвращающая его обратно в восемнадцатый век
11 января 1772 года тридцать человек взошли на палубы зафрахтованных кораблей. За спиной у них осталась дорога в пять тысяч миль. До Европы оставалось пройти расстояние в четыре раза больше.
Ваня и Беньовский поселились в одной каюте на фрегате «Дофин». Фрегатом командовал капитан Сент-Илер, молодой, властный, надменный француз-аристократ. Впервые за все время Ваня видел человека, который даже не попытался сойтись с учителем и тем более не искал с ним дружбы, К тому же события, происшедшие в Макао, и то, что капитан превратился теперь в простого пассажира, еще более отдалили от Беньовского ту часть Компании, которая в Макао поддержала Хрущова, Кузнецова, Винблада и Степанова, рассорившихся с Беньовским за то, что он самовольно продал корабль. Может быть, это, а может быть, и то, что Беньовский, так же как и все, долго болел лихорадкой, изнервничался, обессилел и устал, но только теперь он подолгу лежал в каюте и о чем-то сосредоточенно и молча думал. Хрущов, Кузнецов, Степанов и Винблад не появлялись более в каюте Беньовского. Зато теперь чаще других стали бывать здесь два Алексея — Андреянов и Чулошников. Первый из них не переставал вслух восхищаться умом и ловкостью Беньовского, второй часами просиживал над шахматной доской. Но хотя Чулошников больше молчал и ни разу не выразил Беньовскому своего восхищения, Ваня видел, что молчаливый охотский купчина больше по душе Морису Августовичу, чем болтливый ссыльный казак. В редких разговорах Чулошников показал себя человеком, неплохо знающим коммерцию, и это еще более сблизило его с Беньовским, который особенно ценил людей, обладающих полезными для дела качествами.
Но чаще все-таки Ваня и Морис оставались в каюте одни. И в такие часы Ваня, чтобы не мешать учителю, либо читал что-нибудь, либо, так же как и он, лежал в парусиновой койке и вспоминал события последнеего года. Чаще всего почему-то вспоминался Ване не четырехмесячный переход, не битва с туземцами на Формозе, а его жизнь в Макао, и особенно ясно — прощание с Изабеллой, подарившей ему на память свою любимую «Лузиаду», книгу, написанную доном Камоэнсом, о котором при первой встрече с Изабеллой он не знал совершенно ничего. Да и дальнейшее его пребывание в Макао мало что прибавило в его познаниях. Как-то случайно он узнал, что один из знакомых ему рыбаков живет неподалеку от какого-то грота Камоэнса, но Ваня и тогда не связал название грота с именем писателя. Ваня часто вспоминал, как за два дня до отхода фрегатов в море он и учитель поехали к дону Сальданьи с прощальным визитом.
За время, проведенное в Макао, Ваня научился сносно говорить по-французски и немного понимать по-португальски. Поэтому прощальный обед в доме у губернатора показался ему несравненно более оживленным, чем первый. На этот раз Изабелла больше говорила с ним, чем с Беньовским, и, по-видимому вспомнив их первую встречу, спросила Ваню, знает ли он теперь, кто такой Камоэнс.
Беньовский, услышав ее вопрос, сказал:
— А отчего бы вам, сударыня, не познакомить нас, гиперборейских варваров, с благородным доном Луисом, о котором и я, признаться, знаю тоже не очень-то много?
И тетка и дядя Изабеллы остались весьма довольны тем, что племянница сможет предстать перед двумя иностранцами девушкой начитанной и неглупой, и поэтому оба горячо и весело поддержали Мориса. Однако Изабелла умело отшутилась и во время прощального обеда ничего им не рассказала, предложив гостям губернатора отправиться к гроту Камоэнса после трапезы.
Через час после того как губернатор и его жена встали из-за стола, Ваня, Беньовский и Изабелла подошли к небольшой живописной пещере, находящейся неподалеку от окраины Макао на самом берегу моря, которую все в городе называли гротом Камоэнса. Усевшись на каменных скамьях, поставленных в глубине грота, Морис и Ваня повернулись к Изабелле, и та, несколько смущенная тем, что оказалась в центре внимания, рассказала им историю о доне Луисе Камоэнсе, рыцаре, мореплавателе и поэте.
— Я приехала сюда, синьоры, — начала Изабелла, — шесть лет назад. До этого я жила у другой моей тетушки в родной мне Португалии, в городе Коимбре. С самого раннего детства я слышала имя дона Камоэнса, потому что он родился и многие годы жизни провел в Коимбре. Дона Камоэнса в Португалии знают все: придворные и нищие, знатные дамы и рыночные торговки. В Коимбре же каждый знал о доне Камоэнсе все потому, что Коимбра — город Камоэнса, а Камоэнс — любимый сын Коимбры. Потому что Луис Камоэнс, как и его великий прадед Васко да Гама, — гордость нашей маленькой страны, Луис — наш самый знаменитый поэт и, конечно, один из величайших поэтов мира, его прадед — наш самый знаменитый мореплаватель и, конечно, один из величайших мореплавателей мира.
