Галиа нехотя встал, улыбнувшись вновь прибывшим. По его приказанию двое из воинов помогли Рори и Бабе встать, и все пятеро последовали за Галиа. Рори заметил, что походка у воинов была нетвердой, но было ли тому причиной пальмовое вино или эмоциональное истощение, сказать он не мог. Он знал лишь, что у него самого голова кружилась и ему было трудно идти. Ему казалось, что у него имелось такое же украшение, какое висело на ремне у Галиа.
Когда они подошли к хижине для посетителей, в ней горела всего одна свеча. Пока король стоял и наблюдал за ними, трое воинов сняли с Рори и Бабы их робы и протерли их тела водой, пахнущей сандаловым деревом. Двое из воинов вышли и стали на страже за дверью, а Галиа сел на кровать Рори, оставшийся молодой воин сел на кровать Бабы. Пока Галиа вел оживленный разговор с воином, Баба шепнул:
— Ничего не говори и не делай, брат мой. Отнесись ко всему как к должному и не задавай вопросов. Ничему не противься. Обычно ты был бы в полной безопасности со мной, но сегодня ночью все в деревне пьяны, и не только от вина, и я не могу ручаться за твою безопасность, даже за свою. Никто не знает, что может произойти, если мы станем им противоречить. Будь осторожен! Больше говорить не могу.
Галиа закончил разговор со слугой, который потянулся и погасил свечу. Интерьер хижины погрузился в темноту, и через дверной проем они могли видеть красный отсвет тлеющего костра перед дворцом и две высокие фигуры слуг, стоящих на страже. В темноте Рори почувствовал, как чья-то рука дотронулась до его руки. Она притянула его к постели, а затем нежно уложила его на матрас. Он содрогнулся от мысли, что это была рука Галиа, и от того, что сейчас с ним произойдет. Обычно он бы с отвращением отнесся к любому мужчине, желающему разделить с ним ложе, но в эту ночь его сдерживали два неумолимых факта: его соседом был сам король и самая главная и, возможно, служащая оправданием причина — собственное желание Рори так и не нашло удовлетворения.
Рука с длинными ногтями потянулась, чтобы исследовать грудь Рори. Рори остался неподвижным, думая, что пассивность может оказаться для него самой безопасной линией поведения, но рука, пощипывающая его за соски, вдруг соскользнула вниз по животу Рори, пока не дотронулась до его собственной руки, подняла ее и положила на грудь молодого монарха. Неожиданно для себя Рори почувствовал там мягкие холмики. Рука его двинулась, и он почувствовал под пальцами округлое очертание женской груди и твердый кончик соска. Он повернулся на бок лицом к королю, а рука его стала исследовать дальше. Король, как будто помогая ему, сбросил с себя одежды и кинул их на пол, склонившись на локте над Рори, касаясь своими круглыми грудями его лица.
— Ты удивлен, мой господин?
— Ты не юноша, Галиа, ты девушка? Конечно, я удивлен.
— И ты рад, что я девушка?
— Более, чем ты могла бы себе представить.
— Тогда ты не жалеешь, что не сможешь заняться тем, чем так увлечен наш добрый Баба в настоящий момент?
— Нет, не жалею. Но скажи, как же девушка может быть королем?
— Потому что появление королевы стало бы неслыханным фактом в Базампо, но только я могла унаследовать трон. Вот мне и приходится наряжаться мужчиной. И я должна притворяться мужчиной, даже когда буду рожать ребенка. Это станет великой магией, когда король даст рождение ребенку, но существует одно ограничение. Ребенок должен родиться с волосами цвета меди. Вот почему, мой господин, я не могу допустить, чтобы ты зачал моего ребенка сегодня ночью. Я удовлетворю тебя, мой господин, так, как никто до этого тебя не удовлетворял, но зачать моего ребенка может только медноволосый. Вот почему мы должны спасти его. Он, и только он может зачать моего ребенка. Знахари давным-давно говорили, предсказывая его появление, но я бы предпочла, чтобы они предсказали, что моего сына должен зачать мужчина с золотыми волосами. — Ее рука скользнула вниз по животу Рори и крепко обхватила его. — Вечером я осмотрела этого человека, пока его лечили, и я знаю, что у него нет такого ствола, как у милорда.
Рука Рори стала спускаться по ее гладкой, лишенной растительности коже и была остановлена лишь складками ее шелковой набедренной повязки.
— Повязка нужна для твоей и моей безопасности, — прошептала она. — Один из нас может поддаться искушению, с которым нам не справиться. Ты не должен позволять мне снять ее в припадке страсти, и я не должна разрешать тебе снимать ее. Нет, господин мой, мы устоим перед этим искушением, но я не думаю, что тебе надо войти в меня именно там. Есть другие способы, которыми я могу удовлетворить тебя. Поверь мне, у меня есть опыт в искусстве удовлетворения мужчины. Тебе ничего не придется делать. Ляг на спину, господин мой, и позволь мне делать с тобой все, что я пожелаю. До рассвета ты получишь многократное удовольствие. Отдыхай, мой господин, и позволь мне показать тебе. Губы ее коснулись его губ, а исследующий язычок проник ему в рот, пока руки бороздили его тело. Эти тонкие пальцы, несмотря на их длинные ногти, были теплыми и нежными, и от их прикосновения у него перехватило дыхание. Эти руки то обвивали, то сжимали его, постоянно двигаясь, но всегда давая ему возможность перевести дух, когда ему казалось, что он вот-вот взорвется. Наконец ее губы оторвались от его губ и медленно двинулись вниз, путешествуя по его телу, опаляя огнем все, к чему прикасались. И несмотря на все его мольбы, Галиа не отпускала его. Он почувствовал, как ее влажный рот опускается все ниже, и больше он уже не мог сопротивляться. Почувствовав его экстатическое состояние, она попыталась убрать голову, но он удержал ее железными от страсти руками. Поднимая и опуская бедра, он прижимал ее голову к себе, проталкивая вниз до тех пор, пока не услышал, что она задыхается. Рори тут же отпустил ее, потом позволил ей продолжить. И вот наступил долгожданный миг! Тело его выгнулось дугой, замерло и упало на постель. Но она по-прежнему не отпускала его, а его рука, как тисками, сдавливавшая ей голову, теперь ослабла, удовлетворенная ее поцелуями. Галиа поднялась и уютно устроилась на изгибе его руки. В последовавшей тишине он услышал, как Баба мечется на кровати, и стесненное дыхание его партнера. Потом они тоже затихли, и в хижине воцарилась полная тишина.
Тихий приказ Галиа заставил обоих охранников появиться в хижине, и пальцы Рори нащупали твердую мужскую плоть. Что происходило потом, он так и не смог впоследствии как следует вспомнить. Это была какая-то дикая фантасмагория. Он помнил, что вопреки своей воле ответил на тепло губ, и движение рук, и мягкость женского тела, и твердость мужской плоти. Раз за разом он источал из себя соки любви, но продолжал оставаться неудовлетворенным. Вновь и вновь он испытывал муки неописуемого экстаза, проникая во влажную теплоту мест, в которые никогда бы не рискнул проникнуть ранее. Он превратился в агрессора и мгновенно вскакивал на любое тело, которое оказывалось под ним, принимая такие позы, о которых никогда не смел и помыслить.
